Сибирские огни, 1957, № 1
2 . В о зв р ащ ен и е Разъезженной, ухабистой дорогой через болотистый Берендеевский лес возвращался в родную российскую деревню Максим Макаров. Исху далый и обросший, он стыдился опасливых взглядов встречавшихся лю дей. Завидев его, какой-нибудь мужичонка привставал на телеге и хле стал лошаденку кнутом, норовя под брюхо да по холке, чтоб побольнее, пока та не пускалась вскачь, дребезжа нехитрым сооружением из досок, позеленевших от времени, да из рассохшихся визгливых колес. Женщины подбирали подолы и прибавляли шагу, испуганно .тараща глаза, огляды ваясь, не выбирая пути, шлепая лаптями по темно-коричневой торфяной жиже, залепляли ею белые самотканные юбки. А одна молодуха взвизг нула и начала креститься, столкнувшись с Макаровым на повороте. «Страх господний!» — прошептала она перекосившимися и вдруг поси невшими губами. Видно, уж очень страшной показалась ей рыжая борода Максима Ильича, видно, слишком глубоко запали глаза на испитом лице случайно встреченного человека. Вот уж как переполошилась баба, что даже ноги у нее подкосились. Узелок выронила, посыпались из него куриные яйца, покатились в разные стороны сдобные пшеничные лепешки. Зато как причитала она, какие ручьистые слезы текли по ее пухлым розовым щекам, когда она узнала, куда «и откуда бредет странник! Разостлала она на большом пне снятый с головы платок, положила на него яйца и лепешки: «Ешь, соколик, на доброе здоровье!» Кто знает, от бабьей ли жалости к бедному человеку или оттого, что перепугалась, приняв его вначале за разбойника, плакала молодуха потом, от души заливалась, пока бородач подкреплялся пищей в первый раз за последние сутки. Поблагодарив сердобольную женщину за хлеб, за соль, он зашагал веселее. Было тахое майское утро тысяча девятьсот тринадцатого года. Дорога шла смешанным лесом, где-то в глубине его куковала кукушка. Пахло молодостью трав, черемушником и еще чем-то далеким-далеким, пробуждавшим одно воспоминание за другим, навевая то тихую грусть, то буйную радость. — Максимка! Черт! — порою восклицал Макаров, обращаясь к са мому себе. — Ты слышишь? А? Ведь это кукушка — наша, российская!.. Приостановись, он затаенно слушал всем своим существом, запроки нув лобастую голову, сжав в кулаки сухие пальцы. У него расширялись ноздри, смеялись серые с желтой крапинкой глаза, вздрагивали выцвет шие русые брови и потрескавшиеся губы. «Кукушка, кукушка! Сколько мне жить?» — мысленно спрашивал Максим Ильич, и кукушка куковала и куковала без счету. Розовели ма кушки деревьев, светлело чистое небо, напористей лезла в глаза юная зе лень. Навстречу Макарову шла живая жизнь, возвращалось то, что ког да-то казалось утраченным навсегда. Словно из самой преисподней, со ступеньки на ступеньку он поднимался вверх к теплу, к солнцу, к ветрам и грозам. Было ощущение тугих крыльев за спиной и стремительного взлета. — А ну, Максим, наперегонки давай! Сорвав с головы картуз, Максим бежал, перемахивая через лужи, ощущая ветер в ушах. Уставший, он валился наземь и, раскинув в стороны руки, леж ал на прохладной и росной земле, глядя в небо. Одно воспоминание цеплялось за другое. Ясные и до боли родные вставали перед глазами картины ребяческих лет, деревенских гулянок, озорства... ...Вот с братом погодком Андреем Максим идет в сарай за кормом
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2