Сибирские огни, 1956, № 6

тиции, когда Климентьева подняли под колосники, он так испугался, что закри­ чал: «Спускайте!» Оркестр продолжает играть, а Климентьев не своим голосом орет: «Спускайте скорее!..» Когда он очутился на сцене, я стал доказывать, что все это пустые страхи, и даже мне, с моей, скромно говоря, достаточно плот­ ной фигурой (а я весил тогда восемь пу­ дов) решительно ничего не стоит забрать­ ся под самую крышу театра и плавно спуститься вниз. Римский-Корсаков сидел в первом ря­ д у партера в пустом зале и с интересом -слушал наш спор с Климентьевым. Ни­ колай Андреевич участвовал со мною во всех разговорах с техниками, готовивши­ ми гусли и подъемное устройство, и мне не хотелось сдаваться Климентьеву без боя. И вот я храбро стал на гусли и мед­ ленно поплыл кверху. На первых метрах от пола было еще ничего. Но когда- меня подняли повыше и я глянул на сцену, на оркестр с высоты доброго четырехэтаж­ ного дома, да еще увидел, что мои гусли висят на тонюсеньких тросиках, почти проволоках... нет, уж лучше не расска­ зывать, что я тогда пережил. Короче го­ воря, сцену переделали, выбросили эти гусли , а Римский-Корсаков хохотал, как ребенок, хлопая себя по коленкам, поми­ нутно вытирая слезы . Серьезный, стро­ гий и сдержанный человек веселился от всей души, совершенно не обращая вни­ мания на окружающих, нисколько не ду­ мая, что он, может быть, сам несколько смешон в это время. Николай Андреевич не раз говорил на репетициях — «Я, знаете, для певцов высоких нот не пишу». И, действитель­ но, в его операх нет предельно высоких нот. Но сама тесситура очень часто для певцов тяжела. Взять для примера зна­ менитую выходную арию Садко. Многие молодые певцы с недостаточно хорошо поставленными голосами срывали их на этой арии — настолько она трудна. Луч­ ше уж дать одну предельно высокую но­ ту, чем двадцать подряд «предельно» по- лувысоких, требующих длительного и большого напряжения голосовых связок. Николай Андреевич всегда проявлял большую заботу о певцах. Наш дирижер В. И. Зеленый был превосходный музы­ кант, но у него был один недостаток — он иной раз любил пошуметь. И Рим­ ский-Корсаков непременно говорил ему в таком случае: — Не забывайте, дорогой мой, что че­ ловеческий голос имеет свои пределы. •Осторожнее! В нашем театре был хороший оркестр, и Николай Андреевич его полюбил. Ор­ кестранты отвечали ему еще большей любовью, а один замечательный случай их совсем покорил. Шла репетиция «Садко». Николай Андреевич почему-то не пришел. Р епе­ тицию начали, как полагается, вовремя, и вот уж е дошли до сцены неистовой пляски чуд морских — жителей подвод­ ного царства. Тут в нотах стоят три зна­ ка «форте» (громко). Это значит, что иг­ рать надо очень громко, чрезвычайно громко. А рукой композитора было до­ бавлено еще одно «Ф» , требовавшее еще большего усиления. Оркестр гремит, и кажется, что громче сыграть это место никому не под силу. И вдруг, на этом максимуме звучно­ сти, из глубины зрительного зала, отку­ да-то из темноты слышатся сквозь музы­ ку какие-то посторонние звуки. Оказы­ вается, что это удары палкой о дерево. Потом мы различаем гневный крик Ни­ колая Андреевича. Постепенно — один инструмент за другим — оркестр умолк, не и до этого мы все услышали, что Рим­ ский-Корсаков быстро идет по длинному проходу партера, стучит палкой о ножки кресел и в величайшем гневе кричит: — У второй валторны — диез! Не та нота, надо диез! Все оцепенели. Большая пауза, а по­ том оркестранты повскакали со своих мест и устроили Николаю Андреевичу такую овацию, какую едва ли кто по­ мнил. Наш композитор даже просле­ зился. При всей своей мягкости Римский- Корсаков был необыкновенно требовате­ лен и никогда не шел ни на какие ком­ промиссы. Именно эта его беспощадная требовательность и помогла нам так по­ ставить «Садко», что опера шла у нас, можно сказать не хвастаясь, не хуже , чем в Мариинском театре. Сам компози­ тор был очень доволен спектаклем. Его удовлетворили и певцы, и хор, и ор­ кестр. Похвалил он и дирижера З ел е ­ ного. Мы все страшно волновались в день премьеры. Как примут? Приняли превос­ ходно, и публика вызывала автора, зная, что он в театре. Николаю Андреевичу на­ до выходить на сцену, а он исчез. Зная его скромность, граничившую со стыдли­ востью, я сам пошел искать его и нашел спрятавшимся за старые • декорации. Сюртук в пыли, плечо выпачкано кра­ ской. А зрительный зал надрывается. Аплодирует оркестр, скрипачи, по свое­ му обычаю, стучат смычками о скрипки. Галерка неистовствует. Я подумал тогда, что если бы Римскому-Корсакову за все 6 5 лет его жизни такие овации устраива­ лись бы каждый день — и тогда мы оста­ лись бы перед ним в неоплатном долгу за его великие труды во славу русского искусства. Николай Андреевич робко, бочком вы­ шел на сцену и совсем уж смущенно рас­ кланялся с публикой, все время показы­ вая на оркестр и на дирижера — «это, мол, они, а я тут ни при чем» Но эти его жесты только усиливали овацию. После спектакля Николай Андреевич горячо благодарил всю труппу и крепко