Сибирские огни, 1956, № 6

колай Андреевич подвел итог беседы: — Отличное, нужное дело вы затея­ ли, Оперных театров в России мало, очень мало.... Надо создавать их как можно больше. Берите любые мои опе­ ры, ставьте, а я буду помогать. Я заглянул в ноты, стоявшие на роя­ ле. Хозяин понял мое любопытство и улыбнулся. — Да, вот... набрасывал кое-что. Это — пока так, только соображения... Он присел к роялю и стал играть, рас­ сказывая и объясняя мне это свое «кое- что». Через несколько лет, уже после смерти Николая Андреевича, слушая «Золотого петушка», я нашел в нем очень знакомые мне звуки. Где я их слышал — не припомню. Но однажды я увидел всем известный портрет Рим­ ского-Корсакова работы Серова и вспом­ нил кабинет, стол с рукописями, откры­ тый рояль, листы нот на пюпитре... То, что Николай Андреевич называл тогда «соображениями», стало впоследствии гениальной оперой. Когда я в тот вечер уходил от Ни­ колая Андреевича, мне казалось, что я с ним давным-давно знаком, что он мой старый учитель, что до этого посещения я был у него лишь вчера и мы продол­ жали сейчас беседу , прерванную нака­ нуне. Так началось мое знакомство с Н. А. Римским-Корсаковым. Из пятнад­ цати опер, написанных композитором, мы в театре поставили шесть — «Май­ скую ночь», «Снегурочку», «Садко», «Царскую невесту» , «Сказку о царе Салтане» и «Золотого петушка». Мы стали часто встречаться. Он при­ ходил в театр на репетиции, садился в кресло за дирижером и делал ему указа­ ния — как надо играть, как дирижиро­ вать. — Возьмите здесь пошире, голубчик, пошире, понимаете? Дирижер повторял. — Вот, теперь — хорошо. Дайте-ка, я отметочку сделаю... Николай Андреевич привставал и че­ рез плечо дирижера (что для того было не всегда удобно) делал пометку в пар­ титуре. Таких партитур с собственноручными пометками Римского-Корсакова у меня было пять — всех опер, которые я по­ ставил, за исключением посмертного «Петушка». Незадолго до войны 1914 — 1 9 1 8 годов дирижер нашего театра Вя­ чеслав Иосифович Зеленый, уезжая из Петербурга в Тифлис, упросил меня дать ему эти партитуры. Он обещал вернуть их по первому требованию. Я сглупил — отдал их. Потом началась война, за нею — революция. Зеленый заболел и умер. Где теперь эти партитуры с драго­ ценными авторскими пометками, я не знаю. Хочется думать, что они не про­ пали и еще найдутся когда-нибудь. Присутствуя на репетициях, Николай Андреевич превращал их в своеобраз­ ную музыкальную школу. Делая посто­ янно замечания то дирижеру, то отдель­ ным артистам оркестра, Римский-Корса­ ков всегда мотивировал их — ясно, убе­ дительно, а подчас и довольно подробно. Он часто спускался в оркестр, чтобы сделать свои пометки на той или иной партии. Каждый из оркестрантов чрез­ вычайно ценил указания композитора. Некоторые этим даже несколько зло­ употребляли, нарочно вызывая Николая , Андреевича на дополнительные указа­ ния. У музыкантов есть отличное прави­ ло — начинать и кончать репетиции строжайше по расписанию — минута в минуту. Правило хорошее, но, как и всякое правило, оно должно подтверж­ даться исключениями. Оркестранты же никаких исключений не допускали, и однажды произошел такой случай. Шла к концу репетиция последнего акта «Снегурочки». Началось знамени­ тое вступление Леля «Бог Ярило». Тут музыка идет на одиннадцать четвертей, это очень трудное место и для исполни­ телей и для дирижера с его оркестром. Впрочем, у Римского-Корсакова немало таких замысловатых, сложных в ритми­ ческом отношении мест. И вот — финал последнего акта «Снегурочки», а время репетиции уж е вышло. Оркестр вдруг неожиданно замолк. Я испугался — обидится композитор. Ничуть не бывало. Николай Андреевич все обратил в шут­ ку. Видя, что я расстроен, он сказал: — А вы не сердитесь, мой молодой друг. У нас, музыкантов, время должно быть расписано... как по нотам. Николай Андреевич не раз, конечно, слушал свои оперы. Но то ли ему нра­ вился наш театр, а он действительно был неплохой, то ли он по-новому отнес­ ся к собственной опере, но партитура «Садко» на наших репетициях претерпе­ ла много изменений в темпах. Эту оперу я режиссировал сам. Мне хотелось поставить ее не так, как она обычно шла в других театрах. Мы подол­ гу и помногу толковали об этом с компо­ зитором, и он одобрял мои планы. Партию Садко пел Лев Михайлович Климентьев. Римский-Корсаков был им очень доволен. В плане моей постанов­ ки, когда Садко бросается в волны моря- окияна, я предполагал сделать гак: Сад­ ко становится на гусли, погружение его в волны дается таким способом, что эти гусли незаметно для публики заменяют­ ся другими, подвешенными на тоненьких тросиках. Снизу, с пола сцены идут вверх марлевые декорации, изображаю­ щие сперва воду, потом морское дно со всякими там водорослями, раковинами и прочим. Садко постепенно поднимается под самые колосники и находится там, пока на сцене не образуется декорация подводного царства, а потом медленно спускается вниз. На генеральной репе­