Сибирские огни, 1956, № 5

— Здравствуйте, Елена Анатольевна! Девочки поддержали её хором. Лена сказала — «Здравствуйте, д е ­ вочки», — и прошла дальше, ощущая, что на душе стало полегче. Она поняла, что с Риммой пока ничего не случилось плохого... Ну, а теперь- то уже не случится!.. Открывая дверь в учительскую, Тайгина услышала обычный — гром ­ кий и весёлый тенорок Добкина и чуть помедлила, собираясь с духом. Вместе со всеми Григорий Семёнович ответил на её приветствие. Его вы ­ пуклые глаза были ясны и безмятежны. Лена начала сомневаться. Не преувеличил ли Бибисов, рассказывая Александру? Ведь понятно, что он ревнует, готов отомстить, восприни­ мает всё обострённо. Д а и Л и за хороша — отправилась на ночь в дом к незнакомому мужчине. Может быть, всё это сложнее?.. Какие бы сомнения ни мучили Лену, она чувствовала одно: у неё по­ явилось какое-то злое любопытство, беспощадная зоркость по отноше­ нию к Добкину. Она ловила себя на том, что всё время фиксирует и об­ думывает каждый жест, каждый взгляд, каждую интонацию Григория Семёновича. Но всё в нём было обычным: и движения, исполненные до ­ стоинства, и развязность, проскальзывающая иногда, и профессиональ­ но отточенные фразы, вплетённые в общий разговор, и шуточки, не осо­ бенно острые... Лишь после уроков, когда все учителя пошли в кабинет директора, он чуточку изменился: прочно замолк , сж ав толстые губы, да высоко­ мерно смотрел куда-то, не встречаясь взглядом с товарищами... Но, в конце концов, и это понятно — он волнуется: ведь сейчас комиссия р ай ­ кома партии сообщит итоги трёхдневной проверки школы и, особенно, р а ­ боты Цеунчик — по его заметке в газете. Когда все расселись в кабинете директора, на мгновение наступила тишина. Такая тишина, что кажется, закрой глаза , и сейчас ж е в темно­ те над головой завертится расплывчатая фигурка, с которой страшно остаться наедине. И не к кому тут прижаться, ища опоры. И фигурки нет. Есть Добкин. Он сидит, чуть откинувшись на стуле, вытянув окрещён­ ные ноги и строго опустив глаза. Комиссия, может быть, скажет, что Добкин неправ в своей статье. Но разве это главное? В этом-то она уверена. Надо разглядеть в нём другого человека, скрывающегося под повседневным обличьем. Вот что необходимо. Каким извиненьем искупит Добкин слёзы Антонины Георги­ евны?.. Слёзы и прерывающийся голос, когда она говорила о позоре, об­ рушившемся на неё на старости лет... Директор школы примостился в углу, и на его жёлтом, болезненном лице страдальчески подёргивались уголки губ. Ещё в первые дни всей этой истории директор сказал Лене: «Вы влезли в эту кашу, сами и р а с ­ хлёбывайте. А у меня — учебный процесс». Весь вид его выраж ал един­ ственную просьбу: «Решайте как угодно, но только кончайте быстрее, -оставьте в покое школу». Да! Д а , на него не особенно обопрёшься... Возле Лены, тихонько ворочается Цеунчик. Села рядом, прижалась . Какую опору искала ты, Тайгина, если ты сама опора?! Председатель комиссии, худощавый, с кудрявой головой и весёлыми глазами, в расшитой украинской рубахе под серым пиджаком, перелист- нул бумагу и кашлянул, разогнав напряжённую тишину. Лена зн ала его. Это был директор педагогического института, член бюро райкома пар ­ тии, весёлый, громкоголосый человек. Она удивилась, когда председа­ тель заговорил бесстрастным и каким-то бесцветным голосом, словно не­ хотя, о том, что учебно-воспитательный процесс в школе протекает нор­ мально, что уроки у Антонины Георгиевны Цеунчик безукоризненны, её