Сибирские огни, 1956, № 5

Мы, оставшиеся, сидели 'почти молча, ожидая исхода концерта. Но вот возвра­ щаются Шаляпин и Кенеман. По их ли­ цам видно, что всё прошло отлично. — Вы представляете, я стал у роя­ ля, — начал свой рассказ Шаляпин, — Фёдор Фёдорович стал играть вступле­ ние к английскому гимну. Вижу, все встают. Я спел. После гимна аплодиро­ вать не принято. Киваю снова и во всю силу начинаю русский гимн. Опять все Естают. Спел. Садятся, переглядываясь. Кенеман начинает играть песенку. Все снова переглядываются. Видно, эту пе­ сенку у них все знают, — от уличных мальчишек до королевского семейства. Спел песенку и тут стали аплодировать, но вежливо, не громко. Пою вторую пе­ сенку по-английски. Аплодисменты уже более горячие. Ну, тут я попросил ска­ зать, что, к великому моему сожалению, я свой английский репертуар исчерпал и перехожу на русский.... Этот случай показывает способности Шаляпина с особенной яркостью. Я го­ ворю о музыканте, о певце. Ведь он в течение нескольких минут заучил на­ изусть совершенно непонятные ему сло­ ва, лишь вслушавшись в их музыку. Присутствовавший на концерте русский дипломат говорил, что английское произ­ ношение Шаляпина было безупречным, но оно всего-навсего воспроизводило произношение того, кто сперва, как смог, напел, а потом несколько раз прочитал Шаляпину песенки и гимн. Шаляпин, кроме того, ознакомился с подстрочным переводом их, чтобы сделать соответст­ вующие смысловые выделения. Мне приходилось слушать Шаляпина в Нью-Йорке, в Рио-де-Жанейро, в Буэ­ нос-Айресе. Там громадные концертные залы — на две-три я пять тысяч человек. Шаляпин пел по-русски, а каждому посе­ тителю концерта при билете выдавалась книжечка с переводами романсов на три языка. Оглашался очередной номер, слу­ шатели начинают перелистывать книжеч­ ки и читать нужный текст. Приходилось выдерживать большую паузу... Я от многих слышал, что, переселив­ шись окончательно за границу, Шаляпин пел в концертах только по-русски. Ему, конечно, ничего не стоило выучить свой репертуар на любом языке, но он до кон­ ца дней своих раздавал слушателям кни­ жечки с переводами. Мне думается, что я понимаю это правильно -—он не в си­ лах был, покинув родину, расстаться и с русским языком. * ж. * Я не раз бывал свидетелем, как Ша­ ляпин упрашивал Александра Константи­ новича Глазунова написать для него опе­ ру на сюжет о Стеньке Разине. Глазунов показывал Шаляпину наброски или ча­ сти своей симфонической поэмы на эту тему, и тот прямо взмолился — напиши и напиши. Шаляпин, конечно, прекрасно понимал, какое широкое полотно мог бы создать Глазунов, что в такой опере Ша­ ляпину было бы что и петь и играть. Но Александр Константинович не внял моль­ бам Шаляпина. Помню, как Шаляпин хвастливо гово­ рил, что Масоне специально для него сочинил «Дон-Кихота». У этой оперы слабая музыка, никчёмное либретто. Она держалась на сцене только потому, что заглавную роль исполнял Шаляпин. Без него опера умерла. Может быть, явится новый гениальный певец и воскресит её, но без Шаляпина «Дон-Кихота» слушать нельзя. Дон-Кихот — образ не русский, но как его играл Шаляпин! Это было актёр­ ское творение величайшей драматиче­ ской силы, а сила заключалась в глубо­ кой жизненной правде. Русские актёры умеют вживаться в образы героев дру­ гих народов. Шаляпин был в этом отно­ шении превыше всех. Но я не видел, что­ бы итальянский или французский актёр, играя в русской драме или опере, мог бы сколько-нибудь приближённо к правде показать зрителю образ Евгения Онеги­ на или тем более — Ленского, не говоря уже о Григории Грязном, Любаше из «Царской невесты». Даже больше того— целому большому театральному коллек­ тиву лучших европейских театров ни­ когда не удавалось поставить русскую пьесу или оперу так, чтобы не было того или иного процента «развесистой клюк­ вы». Я не раз слушал в Италии «Евге­ ния Онегина», «Пиковую даму». Всё, как будто, на месте — та же самая му­ зыка, те же самые действующие лица, а оперы нет. Спектакль идёт, его горячо принимают, а нам, русским, чего-то не хватает — верности характеров, правди­ вости чувств... Между тем, в исполнении Шаляпина философ Калинэ в «Богеме», Бартоло в «Севильском цирюльнике», Сальери в «Моцарте и Сальери» были так же прав­ дивы, как Борис Годунов или Гришка Кутерьма в «Сказании о граде Китеже». Вопрос этот не имеет прямого отноше­ ния к моей теме, и, возможно, я ошиба­ юсь в своих суждениях, но я коснулся его. потому, что Шаляпин был одинако­ во велик в любых ролях как русского, так и западноевропейского репертуара. Примечательно, что, живя на родной русской земле, Шаляпин создавал свои бессмертные творения, с удивительной глубиной раскрывая самые сложные, трудные образы. Но, как мне приходи­ лось слышать, эмигрировав за границу, Шаляпин ничего нового не создал. Гово­ рили, что он пытался выступать в ка­ ких-то новых операх, пополнять свой концертный репертуар, но всё неудачно. Видимо, расставшись с родной матерью- землёй, Шаляпин, как мифический Антей, потерял творческие силы. Страшное, но справедливое возмездие. Только плохо он его чувствовал.