Сибирские огни, 1956, № 5

Но Шаляпин не бросил пения и пел почти до последних дней жизни. Правда, он не попал в положение Фигнера, на ко­ торого намекал, говоря об осипших зна­ менитостях, но мне рассказывал наш об­ щий знакомый бас Стешенко, что голос у Шаляпина почти сохранился. Это бы­ ло в середине тридцатых годов, года за три-четыре до смерти великого певца. Стешенко слушал его в Париже и гово­ рил, что утратилась только знаменитая шаляпинская филировка, да стал Фёдор Иванович себя больше поберегать. Но артистом он попрежнему был замеча­ тельным. Это же мне подтвердила в Мо­ скве знаменитая певица JI. Я. Липков- ская, приезжавшая туда на гастроли из заграницы. ...В ту же поездку мы заговорили о силе голоса Шаляпина. Он засмеялся. — Друзья мои, голос у меня неболь­ шой... Просто я умею петь, вот вам и кажется, что тут голосина громадный. Вон у других певцов, возьми Антонов­ ского, Карякина, — стенобитные голоса. А сразу нажмут, и через несколько так­ тов кажется, что голос у него не так-то и велик. Привыкаешь. А я пою с запас­ цем. Где надо дать, так уж я и дам, как следует. Расчёт, братцы, нужен во всём. Я, к слову пришлось, заметил, что в опере, собственно, нет настоящего реа­ лизма, да он и невозможен — слишком уж много в оперном спектакле условного. Шаляпин прямо загорелся. — Да как же это в опере реализма нет? Всё зависит — как подать, как за­ ставить поверить в правдоподобие. Шаляпин ссылался на своего бога — на Пушкина, цитировал на память его высказывания о театре, доказывая, что реализм в опере не только возможен, но и решительно необходим, иначе такой театр совершенно бесполезен, никчёмен, лишён почвы. Помолчав, он прищурился и сказал: — Да что с вами толковать, когда вы даже Александра Семёновича Пушкина не читали, как следует... Наступило неловкое молчание. Я неза­ метно переглянулся с Кенеманом, а Дво­ рищин толкнул ногой скрипача, хотевше­ го, вероятно, поправить Шаляпина. Всем стало как-то неловко, и мы вскоре разо­ шлись по своим купе. Утром я проснулся от громкого хохо­ та. Дворищин смеялся на весь вагон. Оказалось, Шаляпин даже завтракать с нами не хочет — ему противны люди, которым Пушкина, Пушкина! — называ­ ешь Александром Семёновичем, а им без­ различно, они даже не замечают ничего! Исай был в восторге — вот так разыг­ рал! Так нам и надо, •— Шаляпин прав— никто ведь из нас не решился поправить его. — А чего ж вы не поправили? — спросил Фёдор Иванович. — Палка-то твоя в углу стояла! — ответил Исай. Шаляпин покраснел, как мальчишка, помолчал и так трогательно и горячо по­ просил извинения за свою выходку на Харьковском вокзале, что стало видно — ему теперь действительно было мучи­ тельно стыдно перед Дворищиным, перед всеми нами, перед самим собой. Он ки­ нулся обнимать Дворищина, Кенемана, скрипача, пальцем ткнул меня в толстый живот, но через несколько минут стал серьёзен и озабоченно заговорил о чём-то совершенно другом. Я очень хорошо помню эту сцену, осо­ бенно потому, что мы с Кенеманом вос­ становили её через несколько лет в Лон­ доне во время гастролей там русской оперы. Оказалось, что и на Кенемана произвела большое впечатление та сила раскаяния в своём поступке, с какой Ша­ ляпин просил Дворищина простить его. Вспомнили же мы сценку в вагоне вот по какому поводу. Дягилеву было очень трудно организо­ вать заграничные поездки русской оперы и балета. Ездил громадный коллектив — почти весь Мариинский театр. Жало­ ванье платили не очень большое, кажет­ ся, даже несколько меньше, чем обычно в Петербурге. Естественно, что низко­ оплачиваемые артисты хора запросили прибавки. Во время одного их разговора с руководителями гастролей через сцену театра проходил Шаляпин. Он остано­ вился и, не выяснив толком, в чём дело, прослушав лишь возражения кого-то из администрации против прибавки, закри­ чал на хористов: — Вы что же, души не имеете? — На сцене стало тихо, а Шаляпин совсем ра­ зошёлся: — Вас вон куда вывезли ■— Па­ риж, Лондон показали, да и вам дали себя Парижу, Лондону показать, а вам всё мало! Где же ваша честь, где гор­ дость русским искусством? Срам какой! — Вам, Фёдор Иванович, легко нас -учить, — возразил Шаляпину один из артистов хора, опытный оперный певец, всеми уважаемый в театре,— Вы, Фёдор Иванович, побольше нас получаете, так вам и понять трудно, каково на наши деньги жить... Семьи у каждого в Пите­ ре остались... — Ах ты... Да ты что, меня учить бу­ дешь? — заорал Шаляпин и ударил хо­ риста так, что тот отлетел на несколько шагов назад. Поведение Шаляпина пора­ зило всех. Воцарилась грозная тишина. Чей-то женский голос сказал: — «Изви­ ниться надо». Все ждали ответа Шаля­ пина, но он сделал презрительную мину и «сыграл» гордый уход: он покинул сцену, как это обычно делали бездарные провинциальные герои-любовники, всег­ да искренно ожидавшие, что такой уход повлечёт за собой громы аплодисментов. Тут же все разошлись молча, словно уз­ нав о каком-то большом горе, сразу на всех обрушившемся. На следующий день шёл «Борис Го­ дунов». Шаляпин пел прекрасно, а хор