Сибирские огни, 1956, № 5

Мы тронулись. У подъезда стояла тол­ па. Появление Шаляпина было встречено овацией. А в автомобиле, по дороге в цирк, Шаляпин сидел бледный, молчал, и руки его, скрещённые на рукоятке трости, чуть дрожали. Испуганный, я спросил, что с ним. — Видел? Народ на площади видел? — Ну, видел. И аплодисменты слы­ шал. Так тебе — мало? — Да ты что — нарочно! Ведь всё это надо оправдать, а чем, чем, я тебя спрашиваю? Во время всей нашей поездки Шаля­ пин мучил и меня, и Кенемана, и Двори- щина, а больше всего ■—• себя, вопросом, чем он оправдает доверие публики? Тут была, может быть, и некоторая доля ри­ совки, но Шаляпина действительно глу­ боко мучило постоянное сомнение — всё ли он отдаёт своим слушателям из того, чем располагает? А утаивать хоть тысяч­ ную долю своего артистического богат­ ства он не хотел. И он ежедневно стара­ тельно занимался с Кенеманом, словно ему предстояло не на концерте высту­ пать, а держать экзамен в консервато­ рию. ...Мы приехали в цирк. Начался кон­ церт. Из-за кулис я видел, йак, перебо­ ров волнение, Шаляпин вышел на эстра­ ду. Почти трёхтысячная толпа дрогнула. Неистовая овация длилась минут десять, и все эти десять минут я боялся за Ша­ ляпина — так он был бледен. Наконец, он как-то особенно уверенно выпрямился и кивнул Кенеману. Обычно Шаляпин начинал свои кон­ цертные программы балладой Рубин­ штейна «Перед воеводой молча он сто­ ит». Я удивился сперва — почему он на­ чинает непременно с этой баллады, она ведь не бог весть какое произведение ис­ кусства. Оказалось, что эта пьеса у не­ го вроде гаммы, чтобы распеться, со­ греть связки, как он говорил. А со второ­ го номера начинался настоящий шаля­ пинский концерт. Обычно вторым номе­ ром он пел «Сомнение» Глинки. Когда Шаляпин покорял своих слуша­ телей в опере, это было вполне есте­ ственно. Образ развивался в течение це­ лого спектакля, тут помогали костюм, трим, партнёры, оркестр. Но в концер­ те, без костюма и грима, один на один с публикой Шаляпин умел, как никто, по­ трясти зал даже небольшим номером. И потрясал с такой же силой, как исполне­ нием партии Бориса Годунова, Мефисто­ феля, Мельника, Олоферна, Досифея... «Сомнение» Глинки идёт всего четыре минуты, а с какой глубиной, с какой портретной точностью за эти четыре ми­ нуты Шаляпин показывал душевный мир человека. Сила концертного мастерства Шаляпина, помимо неповторимого голо­ са, замечательного вокала, была в драма­ тизме исполнения. Образ в опере один, а в концерте их столько, сколько испол­ няется произведений. Шаляпин не толь­ ко пел, он и играл, одухотворял каждую вещь. То это был иронический мудрец, издевающийся над королём, то сам иди­ от-король, то простачокчшртной, искрен­ не удивляющийся — как это так — сшить блохе кафтан! Но вот Шаляпин начинал «Персидскую песню» Рубин­ штейна и мгновенно преображался во влюблённого. Томным блеском сверкали глаза, в сладчайшей истоме откидыва­ лась назад голова; руки, как бы обесси­ ленные ласками, обезволенно опускались вниз. Так в каждом романсе представал перед публикой новый человек, новый образ. Примечательно, что став большим пев­ цом, Шаляпин никогда не исполнял в своих концертах ни одного оперного от­ рывка. Как бы ни умоляли его спеть ту или иную арию, он категорически отка­ зывался, а при особенно настойчивых требованиях отвечал публике: — Концерт мой, и разрешите мне петь то, что я считаю нужным. Мне он не раз доказывал, что нельзя, никак нельзя в концерте петь оперные арии, потому что опера совершенно дру­ гой жанр — не позволяет путать арии с романсами. Концерт в Харькове, был, вероятно, од­ ним из самых счастливых вечеров в жиз­ ни Шаляпина. Он был в большом ударе. Он как-то сразу зажёг публику и сразу же почувствовал теснейшую связь со зрительным залом. Он пел без конца, го­ раздо больше и не то, что было обозна­ чено в программе. Много лет спустя Ша­ ляпин вспоминал об этом концерте не то что с трепетом, а, я бы сказал, с благо­ говением. После концерта Шаляпин фотографи­ ровался с публикой. Снимки были поме­ щены в газетах, затем, напечатанные предприимчивым фотографом, раскупа­ лись в огромных количествах. В эту же ночь мы выехали в Ростов- на-Дону. На вокзале произошёл крайне тягостный случай. Дворищин по ошибке посадил Шаляпина не в тот поезд, и Фё­ дор Иванович чуть было не уехал в дру­ гую сторону. Обозлённый Шаляпин ог­ рел Исая палкой по спине. После он дол­ го извинялся перед своим верным дру­ гом, но всем нам стало неприятно, как-то не по себе... В поезде я отметил новую для меня черту шаляпинского характера: он умел слушать рассказчика. Когда ему говори­ ли о том, чего он не знал, он становился весь внимание. Знал Шаляпин немало и был в этом отношении очень к себе тре­ бователен — ему всё казалось, что он ни­ чего не знает. Фёдор Иванович с одина­ ковым вниманием мог слушать рассказы о приключениях геологов, о производстве бумаги, устройстве паровоза, о первопе­ чатных книгах, об изготовлении красок, жизни морского дна, о новых странах и банковских операциях... Память у него была какая-то особенная, цепкая. Он за­