Сибирские огни, 1956, № 5

Здесь новый дом огромный начат, А старый — заживо снесён. 3 Читатель, наберись терпенья Да придержи-ка про запас. А' если стынет чай с вареньем, То пей — и снова за рассказ. Я не в обиде ведь, что пьёшь ты, Оставив, стих. Не закричу. Но буду рад, коли поймёшь ты, Чего я, собственно, хочу. Так вот...— продолжим эти строки — Я не почувствовать не мог, Как в тайниках души глубоких Вдруг шевельнулся уголёк. Видать, хранил тепло искусно И выждал срок, чтоб вновь гореть. И стало мне не просто грустно, Как если бы «Разлуку» петь: И грусть, и горечь, и волненье — Пришло всё это вместе, враз. И этих чувств хитросплетенье Назвать мне трудно и сейчас. А рядом груз носили краны, И экскаватор шёл с ковшом. Эх, рано, рано, великаны. Снесли вы старый ветхий дом! «Чего мне ждать? Ведь нет же дома,— Себя подбадривать я стал.— И шёл как бы к полузнакомым. Ну, не застал, так не застал... Кто здесь торчать тебя заставил? А ну, бойчее шаг дроби!» И я стопы свои направил К недальней матушке-Оби. Один поэт-певец стихии Однажды посвятил стихи ей. Обрисовал, экстаза полный, Как на заре вскипают волны. Как чайки носятся без смысла И парус гнётся коромыслом. Признал стремительным поток И голубым его нарёк. Опошлил он её жестоко. А я ведь годы прожил с ней, И знаю — не найти потока Спокойней, Медленней, Мутней. Понятно, путь ей — не по саду, Не рощицей наискосок. Пять тысяч вёрст пройти ей надо Сквозь лёд, и глину, и песок! Но поглядишь, когда рекою Идут плоты издалека, Когда, окрестность беспокоя, Вдруг разнесётся бас гудка, Когда тут без конца и края Плывут, плывут, плывут суда, То скажешь: «Матушка родная! Вот это —■сила! Это — да!..»^ Нет, не красоткою взъярённой, Я знаю Обь мою иной. 8. «Сибирские огни» № 5. Она,, как грузчик, с пропылённой Широкой, крепкою спиной, Который, коль за дело взялся,— Творит с тюками чудеса, А если отдохнуть собрался, То не разбудишь в полчаса. Река текла неторопливо, А я стоял, заворожён. И не каким-то дивным-дивом — Волной обычной, в сотню тонн. Я весь отдался этой силе — Длине и глубине её, И воды будто поделили Со мной спокойствие своё. И радостный, и просветлённый Я шёл от берега назад. ...Проспект — широкий, оживлённый, Витрин торжественный парад. Вон, как всегда, спешат хозяйки То к магазину, то к ларьку. Забот — поди их, со-считай-ка! — И масло надо, и муку... Куда спокойнее мужчина -— Не тратя пары лишних слов, Иной смакует взглядом вина И набирает трёх сортов. И я подумывал о штофе. Уже и цену узнавал, Как вдруг знакомый будто профиль Мой взгляд невольно приковал. Да. да, конечно же знакомы Мне этих глаз голубизна, И эта бровь с крутым изломом, И родинка у губ... Она! Вот только пополнела малость Да густо брови подвела... Взглянула, вздрогнула И сжалась, И чуть в сторонку отошла. Глаза искать кого-то стали, И в них мольба к кому-то: «Скрой!..» И губы так затрепетали, Как будто бы её застали За недозволенной игрой. — Ну, здравствуй!.. Поглядела косо На форму лётную мою. — Пилот? — ответила вопросом. — Я — да... А ты? — Я... я пою. От неожиданности, что ли, Я огорошен был слегка. И вдруг: — Порядок! Мчимся, Оля! — Два франтоватых паренька Притиснулись бесцеремонно И с нею, дробно семеня, Пошли, ехидненьким поклоном Отделываясь от меня. «Неужто я не всё расслышал? Но, кажется, и не оглох...» Я вслед за ними быстро вышел. «Не встреча, а... чертополох!» Во всём хотелось разобраться, Хотелось тотчас их догнать И крикнуть тем ребятам: «Братцы, Да ведь её не Олей звать!..