Сибирские огни, 1956, № 4
мещане скажут: это порок. Пусть! Но это красивый и смелый порок, и он выше трусливой и жалкой мещанской добродетели. Мы, великие хулите ли и ниспровергатели всех богов и добродетелей, будем вместе со слав ным поэтом Теофилем Готье сожалеть, что человечество знает только* семь смертных грехов и невозможно уже выдумать восьмой! С ловкостью фокусника Азаревский выдернул из кармана длинного* пиджака тоненькую книжечку и, раскрыв её на закладке, прочитал глу боким, страстным голосом: Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир! Но каждая душа — то новый мир, И манит вновь своей безвестной тайной... —■Ло-овко! — снова пропел на весь зал ехидным тенорком Вави- лыч. — Не любовь, а футбольный мячик. То у тех, то у других ног бол тается. Зал дружно захохотал, а в задних рядах захлопали и закричали- что-то насмешливое. Сидевшие в первом ряду поклонники Азаревского* завертели беспокойно головами, зашептались, зашикали на шумевший зал. На сцену выскочил завклубом и закричал плачущим голосом: — Граждане, просил же вас! Будьте культурны! Но зал попрежнему хохотал и хлопал в ладоши, а в заднем ряду кто-то повторил весело: — Фут-бол! Вот это сказал: фут-бол! Генька вытер потное лицо и неожиданно сказал. — Ну-с, в общем я кончил. Не надеюсь на понимание и сочувствие-,, поэтому умолкаю. Он начал медленно запихивать в карман книжечку стихов, так же медленно убрал носовой платок, пил не спеша воду, шептался с завклу бом. Катя поняла: он ждёт, что зал утихнет и попросит его продолжать, доклад. Но зал переговаривался, пересмеивался, и Генька с гордо оскорблён ным лицом спустился со сцены в первый ряд. Тотчас, словно всё шло по порядку, поднялся комсомолец-ткач, тот,, что подмигнул Кате, и попросил слова в прениях по докладу. Завклубом почесал нос, подумал и дал ему слово. Паренёк горячо напал на Азарев ского, говорил запальчиво, но пресно, газетными фразами, подолгу объ яснял и без того ясные вещи. Катя рассердилась. Разве так надо говорить, о любви? О любви не говорить, а петь надо. Но горячая искренность,, звучавшая в звонком, юношеском голосе оратора, всё же дошла до слу шателей, и его наградили аплодисментами. Тогда поднялся и попросил слова Митяй. Он вышел на сцену, засунув руки глубоко в карманы, плечом вперёд,, будто затевал драку, и сразу начал кричать зловещим, сорванным в спо рах голосом: — Я вам скажу, не ошибусь, дорогие товарищи, что любовь выду мали буржуйские писатели в разных там романчиках! А мы эту роман тику по боку! — Он передохнул, покосился на первый ряд, где сидел Генька, и, словно подстёгнутый, захрипел ещё страшнее: —• Теперь брак возьмём, разнообразные семейные фигели-мигели: горшки, соски, пелёнки! Тут я на все сто процентов согласен с това рищем Азаревским. Семья целиком и полностью есть кандалы, которые- мешают нам строить светлое царство социализма. Но мы сбросим их и растопчем беспощадно! — швырнул что-то на пол Митяй и притопнул1 ногой. Катя поднялась и, ничего не видя от дрожащего и плывущего тума на, застилавшего глаза, начала выбираться из тесного ряда. Натыкаясь
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2