Сибирские огни, 1956, № 4
его, жирно-лоснящееся и белое, как стеарин, осталось сонным и равно душным. А Митяй полыцённо вспыхнул и замахал в ответ обеими руками. — Друг твой? — не глядя на Митяя, глухо, неподвижными губами спросила Катя. — А если я с Генькой в одном классе учился, тогда как? — в свою -очередь, с вызовом спросил Митяй и вдруг громко возмутился: •— Да какой он мне друг? Тамбовский волк ему друг! Катя ждала, что он скажет ещё что-то, но Митяй замолк, обиженно насупившись. А глаза Кати, всегда грустные и покорные, упорно смот ревшие на Азаревского, стали жёсткими, насторожёнными, как при виде подкрадывающегося врага. Кончив изучение публики, Азаревский медленно поднялся на сцену. Тотчас на сцене появился и малокровный юноша в очках, завклубом. Разговоры в зале сразу стихли, и завклубом объявил: — Пролетарский студент товарищ Азаревский сейчас сделает до клад на тему: «Любовь — мираж, брак — кандалы». Просьба вести себя культурно и не перебивать докладчика различными выражениями, что имело место в других клубах. Прошу поприветствовать товарища Аза ревского. В зале раздались не слишком дружные аплодисменты. Генька положил для чего-то на столик, рядом с графином, большой носовой платок и начал говорить вяло и тихо, совсем равнодушно, как "человек, которому приходится снова вести неинтересный разговор. Даже недалеко от сцены, где сидела Катя, его было плохо слышно. Она и не слушала его. Враждебно нахмурившись, Катя, вниматель но смотрела на Азаревского, пытаясь понять, что это за человек, какие мысли таятся в его мозгу? Но толстое равнодушное Генькино лицо было как закрытая книга. Лишь в больших, навыкате глазах, когда он встре чался взглядом с женщинами, вспыхивал похотливый огонёк и, не раз горевшись, трусливо погасал под тяжёлыми, словно параличными ве ками. Вот глаза его проползли по лицу Кати, на секунду задержались, и он противно улыбнулся, облизав пухлые губы. Катя вздрогнула от озно- бляющего чувства наготы, будто с неё здесь, на глазах сотни людей, гр>- бо сорвали одежду. Оскорблённая и напуганная, она уткнулась пылаю щим лицом в прохладный, целомудренно белый ландышевый букетик. — Порядок! Правильно рубает! — услышала она вдруг восхищен ный шёпот Митяя. — Слышишь? А по-твоему как? Катя опустила букет. Азаревского словно подменили. Он метался по -сцене потрясая над головой кулаками. Жирное и белое его лицо обли валось струйками пота, как оплывающая свеча. Вот для чего нужен был носовой платок. Он хватал его не глядя, вытирал ежеминутно лоб, щеки, шею, не переставая кричать: „ — Мы революционеры духа и апостолы новой жизни! Мы хотим взорвать мещанское болото! Мы стоим выше пошлой действительности, д брак — это кандалы пошлости! Но мы, революционный пролетариат, разобьём и сбросим их! А дети? - спросит нас какои-нибудь тРУс™вьш -обыватель. Отвечаем! Их будет воспитывать государство. А ты, свобод ный и гордый, иди навстречу новому чувству, навстречу новой вакхиче- ской_страсти! слопал_ чашку об пол !_ сказал громко и ехидно старый ткач Вавилов. — Это всё понятно. А вот непонятно, к чему ты сюда революционный пролетариат приплел? Не к шубе рукава. Азаревский изобразил на лице ангельскую кротость, но в глазах его была_зл°стьдал таких реплиК(_ скорбно ВЗДохнул он. - Я ждал, что
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2