Сибирские огни, 1956, № 4
то пошло, вашему брату, корреспонденту — тоже упрёк. Почему, пони маешь, таких вот учёных не разоблачают в газетах? — А вы сами напишите. — Писарь-то я не особенно... А вот об этом конкретном случае: учёный, мол, подтасовкой занимается. Фельетон надо. Да позлее. Чтобы таких Верхолазовых, пони маешь... чтобы такому учёному никто потом руки не подавал. Вот гут что нужно. — Очень правильно, Иван Иванович,— вставила Зина.— А писать мы пробовали... Я сама товарищу Верхолазову писала, только он не ответил, и редакция промолчала. — Значит, писала? — удивился Соколов.— А мне не сказала... хит рая, понимаешь... — Ой, что вы, Иван Иванович, — какая хитрость. Я ведь сама пока зывала Верхолазову то поле, он всё своими глазами видел, а написал ерунду. Меня заинтересовало «то поле», и я высказал догадку: не то ли оно, о котором ещё в апреле шёл разговор на заседании правления. Зина отвернулась, и только загоревшиеся сразу мочки ушей выда вали её смущение. — Иван Иванович, покажем товарищу корреспонденту то поле, — помолчав, предложила она. — Ну, что ж... Ты, понимаешь, хозяйка... И минут через сорок мы были на «том поле». Оно являло собой чрез вычайно интересную картину: на нём явно выделялись три гряды пшени цы: в середине поля — реденькая, низенькая, сильно засорённая, почти спелая уже, а рядом — такая же полоса густой буйной пшеницы, только ещё начинавшей буреть. И, что особенно интересно — на этом участке ни какого сору. И, наконец, другой край поля — более широкая полоса менее рсслой, но тоже слабо засорённой пшеницы. — Значит, это и есть второе поле? — Да, второе, — как-то нехотя ответила Зина и виновато посмотрела на Ивана Ивановича. — Но тогда, помнится, говорилось о двух участках: половину засеять сразу, а половину поздней. — Так и было сделано! — почему-то оживилась Зина и заговорила часто-часто. Из её рассказа следовало, что половина поля была засеяна 27 апреля, а вторая 12 мая. Но в конце мая стало ясно: на первом севе много сорняков, хорошего урожая там не жди. Тогда Соколов предложил половину засорённого поля взлущить — то есть, уничтожить всходы, и за ново засеять. Так появилась полоса буйной пшеницы. Я попросил Зину определить урожай на всех трёх участках. — Ой, да мы уже определяли, — махнула рукой Зина. ■— На апрель ском посеве центнера четыре, а на пересеянном — шестнадцать навер няка будет, а на том, — она показала рукой на вторую часть поля, — двенадцать возьмём. Это ведь по зяби... Я начал было вслух подсчитывать, сколько потеряет колхоз из-за преждевременного посева, но Зина прервала меня неожиданным воскли цанием. — Это Иван Иванович виноват... Больше тысячи центнеров недоби раем. Соколов усмехнулся, снял фуражку и провёл ладонью по своей стри женой голове. — Конечно, виноваты, — повторила Зина и, встав лицом к лицу с
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2