Сибирские огни, 1956, № 4

трудно. А ведь ещё Герцен в своё время писал: «Я не знаю, почему дают моно­ полию воспоминаниям первой любви над воспоминаниями молодой дружбы. Пер­ вая любовь потому так и благоуханна, что она забывает различие полов, что она страстная дружба». Я вспоминаю об этом потому, что Павлик и девочки бы­ ли скреплены именно такой дружбой, облагораживающей их сердца, помыслы, мечты. В середине года в десятом классе Пав­ лик серьёзно заболел. Врач запретил ему всякого рода передвижение, и мальчик о к азался вновь изолированным от шко­ лы. К счастью, он мог продолжать учиться, лёжа в постели. И Павлик учился. Каждый день в его маленькой узкой комнатке появлялись девочки. Тогда в доме обычно всё останавлива­ лось, и лишь здесь через край билась бурная молодая жизнь. «Урок» алгебры сменялся литературой, весело звучал мелок, быстро прыгающий по небольшой доске, которую принесли из школы де­ вочки, появлялись замысловатые черте­ жи, сложные тригонометрические функ­ ции, потом читали стихи Маяковского и вновь возвращались к физике или гео­ метрии. Уходили от Павлика лишь тогда, когда был усвоен материал, что давался учителем в школе, и выполнено домаш­ нее задание назавтра. Чаще всех у Пав­ лика была Лина. Я давно заметил, что между ними возникла задушевная друж­ ба , о которой они никогда друг другу не говорили, но которая чувствовалась в их взглядах , робких, стеснительных или тайно нежных, когда они полагали, что з а ними никто не наблюдает. Однажды, когда Лина закончила свой очередной «урок» с Павликом, я стал невольным свидетелем их удивительного, очевидно, бывающего только единственно, да и то в юности, объяснения. Я сидел в столо­ вой, которая была рядом с комнатой Павлика, и сквозь приоткрытую дверь Еидел неожиданно замолчавших ребят. Лина устало откийулась на спинку сту­ л а и, закрыв глаза, о чём-то задумалась. Павлик смотрел на неё с детской ласко­ востью и несколько раз пытался загово­ рить. — Лина, — наконец, решился он. — Ты очень устала? — Нет, нет, Павлик, — ответила девушка, быстро наклоняясь вперёд. Глаза её приняли обычное выражение сердечности, и вся она, такая маленькая, с откинутыми назад косами, не очень красивым, несколько плосковатым ли­ цом, которое оживлялось её лучистыми карими глазами , сделалась прежней Ли­ ной, простой, доверчивой, ласковой де­ вочкой. — А что, Павлик? — Просто мне показалось, что в по­ следние дни я замучил вас всех — и тебя, и Надю, и Свету. — Не говори глупостей, Павлик, а то я рассержусь. — Рассердишься? Нет, ты не умеешь сердиться. — Ты так думаешь? Лина попыталась сделать серьёзное лицо, но не выдержала и засмеялась: — Ты прав. Мама вечно меня ругает: «Лина — ты невозможная добрячка. Опять раздала все свои книги, а сама бе­ гаешь по библиотекам. Это становится, наконец, невыносимым». А я, понима­ ешь, не могу девчонкам отказать, когда они просят у меня что-нибудь почитать: И сердиться не могу. Это, ведь, Павлик, правда нехорошо, когда человек не уме­ ет сердиться? — А по-моему, наоборот, хорошо. Мне почему-то всегда везло на встречи с добрыми людьми. Наверное, время у нас такое. Знаешь, когда я лежал в клинике, за мной ухаживала тётя Даша. Я всю жизнь буду помнить её. У самой столь­ ко горя было, а никогда другим не отка­ жет в помощи. Сына её убили на фрон­ те, весь дом немцы растащили, осталась она совсем одинокой. Придёт она ко мне в палату, обнимет меня и целует, как родного. А когда мне было плохо, она ночи проводила со мной. И так со все­ ми. И называла всех людей «милыми», «кохаными». А уж плакала она, когда я уезжал!.. Нет, Лина, хорошо жить, когда люди кругом добрые, открытые... — Да, ты прав, Павлик, — тихо под­ твердила Лина. — Только ведь ты рас­ сказал сейчас о тёте Даше, а мне сразу вспомнился вчерашний литературный кружок. Читали «Зою» Алигер. Мне да­ ж е страшно стало: а вдруг всё это повто­ рится вновь: война, гибель родных, кровь, страдания. Ну, зачем всё это, Павлик, зачем? Разве нельзя жить в мире, дружбе, как живём мы! Лина опустила голову, а Павлик отки­ нулся на подушку и, глядя куда-то в про­ странство, медленно, почти по слогам, сказал: — Можно. И будет время — оно обя­ зательно будет — тогда все станут счастливыми, как мы... В комнате замолчали. Каждый думал о своём, и оба вместе — об одном и том же. Ещё совсем недавно они не знали друг друга. Где-то в Крыму леж ал боль­ ной мальчик и, упрямо сжав губы, бо­ ролся за право испытать в жизни всё, что ему было положено. Рядом с ним шли в этой борьбе простая скромная тётя Даша, старый, страдающий одыш­ кой Николай Дмитриевич, молчаливо скрывающая своё материнское горе Александра Петровна и десятки других людей. Силой их доброй любви мальчик был поднят с постели и пришёл в среду своих сверстников, о которых мечтал и скучал. А в далёком сибирском городе жила девочка. Она ничего об этом не знала, и детство её не было омрачено страдани­ ем и болью. Но с тех пор, как она стала