Сибирские огни, 1956, № 4
И мы решили провести диспут о счастье. — Очень хорошая затея , — сказала мне Вера Дмитриевна, когда я поделил ся с ней планами кружковцев. — А что, если один из докладов мы поручим Ма ринке? Как вы думаете, Андрей Мироно вич? — Хорошая мысль, Вера Дмитриев на! — обрадовавшись, подхватил я. — Это ^аставит её поработать самостоя тельно, о многом задуматься... — Только, пожалуйста, не стройте иллюзий на моментальный успех, — улыбаясь, заметила Вера Дмитриевна. — На первых порах вам придётся помочь Дружиной: неудача её огорчит больше, чем кого-либо. И потом: доклад будет Еыглядеть не таким уж самостоятель ным делом Маринки, эго первый толчок к размышлениям , к оценке и себя, и ок ружающего. . Я всегда завидовал спокойной рассу дительности этой женщины. Завидовал, разумеется , по-хорошему, потому что в сравнении с ней чувствовал себя птен цом, только что начинающим оперяться. Иногда, глядя на неё во время заседа ний педсовета или других учительских совещаний, мне казалось, что она, заду мавшись, не слушает выступлений своих товарищей. Но Вера Дмитриевна не про пускала ни слова. Она сидела спокойно, чуть наклонив в сторону голову, а в её сознании, как мы не раз убеждались, уже шёл глубокий анализ всего, о чём говорилось, отбор лучшего и суровая, трезвая критика ненужного, неправиль ного. Сейчас, слушая её спокойный, ров ный голос, предупреждающий меня от спешки, я мысленно представил себе, как, действительно, трудно будет пре одолевать Маринкины слабости, пред убеждение к ней со стороны девочек, не привыкших видеть в подруге способно сти серьёзно и настойчиво трудиться. — Ну, что же, всё-таки попробуем, — немного помолчав, сказал я. — Как го ворят , лиха беда — начало. — Но вы, кажется, приуныли, — дру жески заметила Вера Дмитриевна. — Тогда, действительно, может быть лиха беда. Но коль мы заварили с вами кашу, надо доводить дело до конца. Помню ту насмешливость, которую вы звал я у девочек, когда объявил, что сообщение на тему: «Счастье труда» по ручаю Марине Дружиной. Казалось, они говорили: «Ничего хорошего из этого не выйдет». Марина испуганно посмотрела на меня, и во взгляде её, умоляющем и робком, я прочёл тревогу и растерян ность. Но я решил сделать вид, что ни чего не заметил. А вечером ко мне домой пришла Ма ринка. Она застенчиво стояла около сто ла, не реш аясь сесть, и молчала. — Я не сумею хорошо выступить, Андрей Миронович, — проговорила Ма ринка, когда мне, наконец, удалось уса дить её в кресло. ■— Почему? Маринка готова была расплакаться . — Вы совсем не знаете меня, — за думчиво, с горькой усмешкой сказала она. — Андрей Миронович! Неужели вы не видите, что никто мне не верит, да и сама я не верю себе! В этом вскрике девочки было столько отчаяния и в то же время мольбы о по мощи, что я несколько растерялся и су мел лишь ответить ничего не значащей фразой, отчего Маринка ещё больше разволновалась. — Вы просто смеётесь надо мной! — упрямо твердила девочка и, уже не в си лах сдерживать себя, расплакалась. Так сидела она в кресле, всхлипы вающая, ставшая совсем маленькой, беззащитной, а я курил и курил, ду мая, что делать, что сказать ей в уте шение. В тот вечер я вновь почув ствовал, как мало, в сущности, знаю о тайниках человеческой души. Вот она, совсем ещё детская, светится прямо передо мной, не искушённая большими житейскими испытаниями, в которых накапливается опыт • и умение активно бороться. А я молчу, молчу от того, что слишком легко, очевидно, пред ставлял себе роль воспитателя, полагая одним махом перевернуть душу своей ученицы. Выручила меня дочь. Она вихрем вле тела в комнату и, забыв поздороваться с Маринкой, начала восторженно лепе тать, как хорошо у неё получился ко раблик. — Я сама, папа, сама! — радостно прыгая, кричала она. Кораблик был неважный, и я хотел уж было сказать об этом дочери, но остановился. — А ты покажи его Марине: она луч ше меня разбирается в этих вещах. Да поздоровайся сначала. Дочка моя, смутившись, отдала кораб лик Марине и ревниво наблюдала, как та внимательно рассматривает её неза тейливое бумажное сооружение. — Очень хорошо, Аннушка, — серь ёзно сказала Маринка. — Правда? — Конечно, правда. — Ой, так я сейчас ещё лучше сде лаю! Ты... вы посидите, а я скоро, скоро! И дочь умчалась. Я глядел на Маринку и улыбался. — Почему вы так странно улыбае тесь, Андрей Миронович? — спросила она. — Марина, — сказал я, — а ведь ко раблик-то был неважный. 1 — Вот уж неправда. Ведь Аннушка сама его сделала, и потом, если бы я ска зала так, как вы думаете, она бы не ста ла делать второй кораблик. — А почему? — То есть, как почему? Обиделась бы — и всё.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2