Сибирские огни, 1956, № 4
куда девать неукротимый запас сил. Он стал обслуживать две машины, сам построил для них тёплую будку. А под шум моторов в свободное время крутил пируэты и мельницы запорожской пляски, ■— тренировался. Уже месяц стояли морозы. Стройка была почти целыми днями укры та сизой пеленой тумана. В новиковскую будку забегали обогреться сварщики. Чтобы не быть застигнутым врасплох, Новиков устроил придуманную им хитрую сигнализацию. Под единственную ступеньку порога он подло жил контакт с пружинкой, и контрольная лампочка вспыхивала, как только кто-нибудь наступал на контакт. Но недавно, повидимому от того, что под ступеньку набился снег, сигнал подвёл Николая. Он как раз тщательно «отрабатывал» финальную фигуру запорож ской пляски. Длинный, непостижимо сжавшись, он кружился на узеньком пространстве между двумя машинами. Шаровары мелькали, словно кры лья ветряка. Вдруг Новиков услыхал сквозь шум моторов смех и громкий голос десятника монтажной части Устинова: — Чистый Чума! Я ж вам говорил, что это Чума. Отогревай гостью, Николай, вишь, совсем замёрзла. Да подымись же ты, очумелый, — и де сятник потянул за вихор оторопевшего и застывшего в неудобном положе нии Новикова. — Гостью? — переспросил Новиков и с недоумением взглянул на сто явшего рядом с десятником розовощёкого паренька с длинными, выбелен ными морозом ресницами и выбившимися из-под шапки золотистыми волосами. А Устинов, не давая опомниться, грохотал покрывавшим шум голосом: — Эх, Чума, да у тебя и посидеть-то не на чем! Но «гостья» тихонько отыскала замаскированную от пожнадзора са модельную электропечь и, сняв рукавицы и ушанку, согнулась над ней, грея окоченевшие пальцы. «Да это ж...» Новиков узнал её: он встречал эту девушку в магазине и на автобусной остановке. Это перед ней он тогда крутился: «развеселись, девушка». Устинов подошёл к ней, и тут выяснилось, что голосовые связки де сятника умеют посылать в пространство не только крик, но и мягкие бар хатные слова. Николай выключил один, вхолостую работавший, агрегат. Стало тише, и он услыхал: — Вы, Варя, хорошо сделали — добровольно вызвались перейти к нам. Работаете вы быстро, высоты не боитесь, вот только морозы... Не поворачивая головы в его сторону, Варя ответила: — Это не страшно, я выросла на Алтае. — Ну, тем лучше. Закончим бак, перейдём на аппараты сверхвысоко го давления. Работать будем под крышей, в тепле, и оплата ничего. У вас ведь диплом высокого разряда. Вот я и устроил, так сказать, доброволь ным переводом... — Спасибо, товарищ Устинов, — сказала она и скользнула по его лицу ясной синевой больших и, как показалось Новикову, благодарных глаз. Теперь Устинов, громадой нависший над ней, перешёл на такую при глушённую воркотню, что до Новикова, копавшегося в трёх шагах, доле тали только обрывки фраз вроде «одной трудно...», «я давно просил о вас...», «что касается моей помощи, то...». Варя, как бы уходя от устиновского шёпота, ещё ниже склонялась над печкой. Раскалённые добела спирали печи освещали нежный профиль и вытянутые над огнём красивые руки. Когда-то во дворе детского дома, в котором жил Колька Новиков, господствовал любимец разорителей гнёзд — огромный вяз. Колька же его ненавидел. Под вязом, тщетно вырываясь из вечной тени, чахла, тяну лась вбок ветвями молодая берёзка.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2