Сибирские огни, 1956, № 4

взяв на прокат узоры. Может, заменишь ими песни степей, маэстро, образ, любимой имя в сердце — пустое место?.. Сноба присел устало, Снова и снова курит... Кажется, есть начало радостной увертюре!.. Звук родился! Но тише, тише — и вдруг умолк он... Жизни живой не спишешь с мёртвых, морозных окон. Тут наподобье джаза ветер завыл — и сразу стёр он колючей щёткой с окон рисунок чёткий. Рощица пальмой важной вытянулась к рассвету, рядом — цветов бумажных, жёстких цветов букеты цышно и гордо встали, как в ресторанном зале. Даже Катрин как будто выглянула на минуту... Хмурит, бледнея, брови, смотрит Петров печально. Может, не той любовью разбогател случайно?.. Может быть. Всё быть может. — Думы. Пошли вы к чёрту! Век наш ещё не прожит,' ноги в пути не стёрты. Стул пододвинул резко: — Надо — своротим горы! Белая занавеска порозовеет скоро. Небо без тучек, голо — будет с утра морозно. Хватит, кончай,' Никола. Поздно, маэстро, поздно!.. 9 — Что ты сидишь понуро? — Да ничего, Катрин. Просто жизнёнка-дура в сердце вбивает клин. — Вид у тебя помятый. Чуточку будь нежней. Милый ты мой, женатый, вспомнил опять о ней? И рассмеялась звонко, вскинув дугою бровь: — Право, смешней ребёнка! — Смейся, — ворчит Петров, — смейся, да знай границы! — Значит, уже грозим? — крашеные ресницы вскинулись перед ним. А из-под пудры пятна вспыхнули — будет бой! — Ну и лети обратно к жёнушке дорогой! Крикну тебе вдогонку: радуйся и люби да постирай пелёнки в этой своей Оби. Злее за словом слово в уши впивалось всласть: — Я за тебя, такого, замуж не собралась... Ткнулась лицом в подушку и залилась на час. Так иногда на мушку в жизни берут и нас... Смотрит Петров с испугом. Коленька, руки вверх! — . Ты же была мне другом, ближе и лучше всех. — Мнётся в углу неловко — боязно подойти: — Ну, не сердись, соловка. Коль виноват, прости. Веришь, люблю я? — Верю... Голос и глух, и тих. Дети играют в сквере наискосок от них. \ Выглянь в окно из дома, с третьего этажа — город шумит знакомо, временем дорожа. Улицу шагом меряя, явно гордясь собой, движется пионерия под барабанный бой... В комнате тихо, хмура — Катя, окно закрой. Хочется увертюру Мне обсудить с тобой. Зиму сидел над нею. Вышло ли что, решай. Девичий взгляд теплее: — Слушаю. Поиграй. На подоконник ноты выложил, морща лоб. Страшно Петрову что-то, а не поймёт, с чего б... Встал у окна. Играет. Что же на этот раз губы она кусает, не поднимая глаз?.. Кончрл. Глядит несмело. Тяжесть в руках — свинцом: видит — бледнее мела расстроенное лицо. Встала, скрестила руки: — Это... такой балет?! Это же... «буги-вуги»! Нет, не годится. Бред! Всё начинай сначала Помнишь свой первый вальс? Как зазвучит бывало, слёзы идут из глаз. А почему запала стало сегодня мало? Замерли в отдаленье звуки мужских шагов. Где обретёт спасенье льдина твоя, Петров? Окна раскрыла Катя. Радостно и тепло песню о чьём-то счастье радио завело Ветер влетел в окошко. Весело, без забот поворошил немножко груду забытых нот.