Сибирские огни, 1956, № 4

матической работе. Знаете об этом? А вы были бы теперь персона-гра­ та? — громко, напряжённо засмеялся Горелов, но смех его остановили глаза Кати. В них был и стыд, и страх, и отчаянная решимость. — Послушайте, Митя,— медленно и трудно сказала она,— бывало, расставаясь с вами, я много раз чувствовала, что не сказала вам самое важное, самое дорогое. И сейчас чувствую, останется несказанным самое важное. Я не хочу этого! Я не могу так! Она говорила уже торопливо, будто боялась, что остановится, не ■скажет. — Нет ничего тяжелее и печальнее несказанных слов. Надо всё сказать, всё! — беспокойно торопилась она. И, приложив руки к горлу, сдавленным от слёз голосом, сказала отчаянно. —■Я и сейчас люблю вас, Митя. Руки её опустились, она жалко улыбнулась и прошептала тоскливо и удивлённо.— Сказала всё-таки? Эта улыбка и тоскливый шёпот потрясли Дмитрия Афанасьевича. Рухнуло что-то, до сих пор •разделявшее их, и перед ним открылась вся жизнь её, полная до краёв и светлая до дна, как родник, и через век жизнь пронесла она без жалобы и упрёка горькую, как полынь, неразде­ лённую и все ж безущербную любовь. Он зарыл лицо в ладони и пере­ дёрнул плечами от физически давившего его тяжёлого стыда и презре­ ния к себе. — Бедный мой, — услышал он снова её голос, полный 'материнской нежности и жалости. — Хвораю я. Сердце плохо,— сказал неожиданно для себя Дмит­ рий Афанасьевич, сказал так, как говорят только любимой женщине и не скажут никому другому.— Иногда ночью... вот умираю! Крикнуть бы... А кому? — Не надо так, не надо,— с мольбой зашептала Катя. Она застен­ чиво, неумело гладила его по голове и перебирала лёгкими пальцами его волосы.— Всё будет хорошо, мой любимый, мой бедный. И сразу поверилось, что теперь действительно всё будет хорошо; не будет по вечерам тупой равнодушной тоски, выползающей из пустых комнат, от которой и в душе ширилась холодная пустота, не будет но­ чей с безнадёжными снами и предсмертными замираниями сердца, не будет и унизительного плена низких и тёмных чувств. От всего освобо­ дит её неизмеримая никакими мерами любовь. Дмитрий Афанасьевич схватил Катину руку и начал благодарно целовать её. — Не надо, не надо! — испуганно прошептала она и хотела отстра­ нить его другой рукой, но он схватил и эту руку и, целуя, прижимал её маленькие тёплые ладони к своим щекам. — Отчего у тебя слёзы на глазах? — испуганно спросил Дмитрий Афанасьевич, но тотчас закричал озорно и весело: -— Но-но, ты это брось, Сосулька! Они оба засмеялись, потом долго счастливо молчали, охваченные тихим волнением впервые объяснившихся влюблённых. Поезд снова замедлил ход и остановился. Занавеска окна ярко ос­ ветилась снаружи, и сразу в коридоре вагона послышались голоса. Сы­ тый басок смачно говорил, что эта станция славится пирожками с гри­ бами, и грех будет не попробовать их, а второй голос отвечал, что сейчас спать надо, а не пироги пробовать. Горелов узнал бас толстяка, закусы­ вавшего консервами, а отвечавший ему молодой и веселый голос был... — Этот голос... Это?...— насторожённо поднял он бровь.