Сибирские огни, 1956, № 4

и грехи у нас найдутся и мелкие, знаете ли, и средние... Я бы давал ор­ дена за безупречную жизнь. Это великое дело! Коммунизм-то с человека начинается... Чувствовалось, что он намеревается говорить и дальше, много и горячо оправдываться, но поезд начал сбавлять ход, стук колёс под по­ лом вагона начал стихать, и Дмитрий Афанасьевич смолк, как смолкает иногда человек при внезапно наступившей тишине. Он подошёл к окну и открыл занавеску. Поезд тихо, осторожно, как на цыпочках, шёл по большому мосту. Глубоко внизу чернела река, блестевшая лунными блёстками, как рыбь­ ей чешуёй. Медленно проплыли фермы моста, потом сверкнул под луной искрой штык часового и сразу же за окном возник небольшой дом, спря­ тавшийся в деревьях сада. Окна дома были темны. Лишь в одном, ви­ димо, в детской спалбне, ночник под абажуром посылал в ночь спокой­ ный густосиний свет. А следующий шаг поезда открыл веранду домика с прислонённым к её стене велосипедом. Его никелированные части осле­ пительно сияли при луне. От окошка детской, от беспечно забытого в саду велосипеда и от тёмных спящих окон повеяло на Дмитрия Афа­ насьевича покоем, уютом, теплотой, простым, но согревающим сердце человеческим счастьем. Паровоз вдруг закричал так радостно, будто увидел родной дом. Дмитрий Афанасьевич вздрогнул и быстро опустил занавеску, почувствовав себя нищим, с горькой завистью подсматриваю­ щим под осенним дождём у чужих счастливых окон. Он постоял, глядя на занавеску, и, вдруг само сказалось то, о чём он думал сейчас: — А сын... наш сын, он жив? — Вася? Вы же видели его в моём купе. Офицер. Горелов быстро обернулся. — Он?!. Катя улыбнулась доброй, жалеющей улыбкой. — Вы очень одиноки, Митя, не правда ли? Друзья-то хоть есть у вас? Тоже, поди, небогаты? Теплота и нежность делали необидной жалость, звучавшую в её го­ лосе, и Дмитрий Афанасьевич, соглашаясь, угрюмо мотнул головой. Но тотчас раздражённо запротестовал. — Нет, это вы уж слишком! Вы, наверное, решили, что я ничего на свете не люблю кроме, разве, жигулёвского пива. Я очень люблю свою работу, и не за то, что она дала мне вот эти ордена, многотысячный оклад, «ЗИМ» личного пользования, квартиру, каких не так уж много, и прочие земные блага. Я вижу, как нужна моя работа народу, «и это де­ лает меня счастливым. В работе я счастлив, а это, согласитесь, немало. Работа — половина жизни человека... Да. Половина...— задумчиво по­ вторил Дмитрий Афанасьевич и поймал себя на том, что всё время при­ слушивается к шагам в коридоре.— А в общем холодно мне как-то и обидно,. З а что, на кого обидно, не знаю. Если бы я верил в рок, я бы подумал, что он карает меня за мой отвратительный поступок с вами. Тут я кругом виноват. Казните меня или милуйте — ваша воля. Но луч­ ше казните. Тогда мне легче жить будет,— задыхаясь от искреннего волнения, закончил Горелов. — О какой казни вы говорите? — жалобно спросила Катя.— Вы не виноваты. Иначе поступить вы не могли. — То есть? Почему? — удивлённо поднял на неё глаза Горелов. Катя слабо улыбнулась. — Разве я не видела, какой вы непутёвый, с нехорошими причуда­ ми, самонадеянный, но в то же время слабый-слабый и очень одинокий,