Сибирские огни, 1956, № 3

МАЙЯ СЫРОВА Фальшивая нота Рассказ старого хормейстера Недавно певица из нашего хора сказала мне: — У вас, Аркадий Михайлович, чисто оперные придирки, а мы всего лишь самодеятельность. Это она к тому, что я, бывший оперный певец, требую от неё профес­ сионального пения. И буду требовать! Если ты пришла сюда петь арию Антониды, делай, как Глинка велел. Изволь самодеятельность поднять до его требований, а не наоборот. Когда я спорю о музыке, то роняю от усердия на пол очки, и спор на этом обычно кончается. Звон разбитого стекла лучше слов убеждает, сколь дорога мне музыка. Да можно ли не дорожить музыкой-то? С чем её сравнишь,— музы­ ку? Хорошая книга тоже действует на человеческое сердце. Но отыщите самого даровитого писателя и дайте ему в руки две буквы. Что он ис­ торгнет из них? В лучшем случае, какое-нибудь пошлое «ах» или «уф» или «фу». А Бетховен взял две ноты и сотворил своё гениальное та-та-та- та-ааа... та-та-та-таааа... Помните, надеюсь, пятую симфонию? Ну, то-то же. Я человек немолодой, одинокий. Мысль о смерти меня не пугает. Но как только подумаешь, что на этом свете есть это самое та-та-та-та, а на том свете не будет,— не лень, право, и к врачу лишний раз сбегать. На меня мноше обижаются, что в хор строго принимаю. Иные обзаво­ дятся записочками от администрации: «прошу принять молодое дарова­ ние» и т. д. Не смешно ли? Ты предъяви мне сначала слух, музыкальное чутьё, умение работать. А главное — голос. Го-лос! А записочка вовсе ни к чему. Записочка за вас, извините, петь не будет. Клятву даю, ни одно безголосое «дарование» не пролезло в хор ма­ шиностроительного завода с тех пор, как я руковожу. Впрочем, виноват... Был случай. Особенный, в своём роде неповтори­ мый... Но лучше расскажу по порядку. Решил я однажды пополнить хор новыми голосами. Дал объявление. В день пробы голосов народу явилось многое множество, в том числе од­ на девушка с электрическими кудряшками. Почему я обратил внимание на эту девушку? Вела себя странно. Пришла чуть ли не раньше всех, но к роялю не подходила, даже тем, кто опоздал, уступала свою очередь. «Робеет, думаю, ждёт, когда все уйдут». Так и есть. Когда мы остались одни, она прикрыла дверь поплотней и приблизилась ко мне вовсе не так робко, как можно было предполагать. Я спою вам «Жаворонок» Глинки и «На байдарке», не помню кого. И, не дожидаясь музыкального вступления, затянула: — Между-у-у не-е-е-бом и-и-иии землеё-ё-й... Мне стало ясно, почему она стесняется петь на людях. Представьте себе нечто среднее между скрипом трамвая на повороте и воплем челове­