Сибирские огни, 1956, № 3
Пришёл домой — места не найду. Решил избить Спирьку. Да за что? Брожу по двору и думаю: «И че го я, дурак, рассердился на неё! Заплясалась девка »я упала. Ну, не Спи ридон, так кто-нибудь другой бы подхватил. А сердчишко, словно бес ка кой нашёптывает: «Разуй глаза-то, у девки сердце ■— что дверь открытая, чего ей было» со Спиридоном плясать». ■К вечеру поостыл, с повинной головой к Марьюшке пошёл, ну, заод но, выясн.ить, как нам быть после всего, что случилось,— или кораблями в море разойтись, или... Подхожу я с такими думками к её дому, смотрю — из калитки Спи ридон выходит. Вижу, под хмельком парень. Посмотрел на меня как-то чудно, словно первый раз увидел, мотнул головой, — иди, мол. Я, понят но, не пошёл, постоял у окна, как бывало,— и обратно. А наутро встрети лись мы с н»им в кузне. Мосты для жаток нужно ремонтировать, а у меня работа из рук валится. Стучу я по наковальне, а сам к Спирьке пригляды ваюсь. Стоит он, чубом потряхивает и с усмешкой поглядывает на меня. «Что, мол, брат, отбил я у тебя невесту». А у меня сердце от злости сох нет, словно кто по нему горячим утюгом. Молот мимо наковальни того и гляди ударит. К вечеру один мост сделали. Председатель пришёл, посмо трел, ничего не сказал, ушёл. На следующий день в правлении высекли меня словами за такую работу. Невмоготу мне стало. А тут ещё разго воры пошли с того гулянья-то, что, мол, опозорил девку словом и бросил., собрал я пожитки и перебрался в Быструху. Переехал, а покоя всё равно нет. Иду куда-нибудь, а ноги меня в Льниху несут. Сколько раз, бывало, дойду до Льнихинского кургана, встану и смо трю. Село как на ладони. Однажды увидел Марьюшку. К нам в Быструху направлялась. И з дали меня узнала. Отвернулась, убежала обратно. Совсем тяжко мне стало. Подвернулся здесь плотник, так, бродячая душа, пешком Сибирь ис ходил, сманил в путь-дорогу. Собрался я и пошёл. Остыть думал на воль- ном-то ветру. Максим. Ильич умолкает, ссутулив плечи. Тихоня, словно прислуши ваясь к нашему разговору, навострив уши, плетётся шагом. Где-то вскри кивает глухим, словно отсыревшим голосом, коростель. В холодном влажном воздухе чудятся горькие запахи перестоявшихся грибов, гнилая сырость прошлогодних листьев. Дорога идёт вверх и вскоре достигает вершины холма. Лошадь оста навливается. Огни сверкают по всей низине. Есть что-то манящее в их: белом свете. — Льниха,— вполголоса говорит Максим Ильич, поворачиваясь ко. мне.— Ишь, расплескались опр -то — палец не просунешь. Дома, как мо лодые зубы растут. — Ну, трогай, снулая, трогай,— негромко говорит он лошади и пу скает её рысью. Мы скоро въезжаем в село. Центральную улицу пересекают ровные янтарно-жёлтые полосы све та, падающего из окон домов. Буранов исподлобья, сосредоточенно рассматривает пустынную ули цу. На его лице виноватая улыбка. Тихоня равнодушно бредёт по лужам. — Может быть, заедем?..— осторожно спрашиваю я. Кузнец невесело усмехается. — А куда, в какой дом? Да и незачем бобылю в семью жалость не сти. Жалеть ведь меня будут. А Марьюшку я видел. Голос Буранова вздрагивает.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2