Сибирские огни, 1956, № 3

— А зачем её миновать? —^ спрашиваю я. — Эх, мил человек, десять лет мимо Льнихи езжу, а чтоб заехать — нет... Прямо скажу, если бы не вы, заночевал бы тут, а не поехал. Буранов разворачивает Тихоню и не спеша влезает, на своё место. Мы едем обратно. Дождь кончился. Зелёно-синие, похожие на ледяшки, звёз­ ды мигают часто, и мне кажется, что они живые и дрожат от холода, вне­ запно охватившего ночную степь. — Вы думаете, мне сразу сорок стукнуло,— говорит Буранов.— Был и я парнем. Я с удивлением взглядываю на спутника и при свете цыгарки успе­ ваю заметить грустную улыбку на задумчивом лице кузнеца. Расспрашивать неудобно, и я делаю вид, что дремлю. Дождь расквасил степной чернозём. Грязь чавкает под копытами Ти­ хони. Дремать не приходится — донимает холод. Чтобы как-нибудь со­ греться, мы по очереди бежим возле телеги. Лошадь часто останавливает­ ся и отдыхает. Во время одной из таких остановок кузнец негромко, словно самому себе, говорит: — Настоящая любовь долго человеку покоя не даёт, парень. — Расскаж-и, Максим Ильич, — прошу я. Буранов невесело усмехается. — Не мастак я рассказывать. Красивое-то слово в реке не ловится. А любовь, она красивых слов требует. Кузнец попыхивает цыгаркой, поёживаясь от дождевых капель, раз- ■ думчиво произносит: — Двадцать шестой мне шёл, когда война закончилась. Пришлось не­ много повоевать. Покопал и я — друг конопатый — земельку лопатой. Под Кенигсбергом во второй атаке контузило меня. Отлежался. Комиссовали и списали по ч.истой. Иди, говорят, домой, без тебя довоюем. Прихожу до­ мой. Мужиков мало, колхоз в последних плетётся. Обрадовались мне. Куз­ нец я сызмальства. Стали хозяйство налаживать. А парень я был ничего, да и песельник, у нас все в роду песельники. Бывало, разверну гармонь... Пропали девки. А любил одну. Марьюшкой звали. Она ко мне льнула. О свадьбе уже поговаривали. И пить бы сча­ стье, да вернулся на мою беду из армии парень один, Спирька Фомичёв, ко мне его приставили учиться кузнечному делу. Так хлипкий парнишка, а девкам покой нарушил. Волос у него кур­ чавый. Плясун. И смел. Выпить был не дурак, самогонку кружками пил. Случилось, что и ему Марьюшка приглянулась, стал он за ней уха­ живать. Ведь вот как в жизни бывает. Всё же Марьюшка со мной ходи­ ла ,— бывало, до вторых петухов. На Илью-пророка, в августе, поехали мы в луга к озеру всей деревней гулять... Скошенная трава мёдом пах­ нет... Хорошо было! Ну, сначала хороводы водили, пели, потом пляску затеяли. А надо сказать, плясун я никакой. Гармонисту некогда ногами работать, успевай пальцами. С этой пляски всё и началось. Идёт Марьюшка по кругу, платочком помахивает, а Спирька вокруг неё бесом увивается,— такие колена выде­ лывает! У Марьюшки, должно, голова закружилась, покачнулась и упала. Не на землю, а на руки Спиридону. Успел он её подхватить. Очнулась, да так и осталась на руках. Кто его знает, почему. Может, снова голова закружилась... Не знаю... Тогда в горячке гордость одна во мне говорила. Оскорбил я её нехорошим словом и ушёл. Жалел после. Нет, не о том, что ушёл, а вот что слово вырвалось.