Сибирские огни, 1956, № 3
щепочку. Вывалился паук, и, повиснув на нитке, забарахтался, торопясь приладить конец её к перекладине. Вдруг горькая кислота наполнила рот. По щекам пополз озноб, коленки подогнулись. Катеринка охнула, опустилась на ступеньку и, побелевшая, с закрытыми глазами, ткнулась лбом в дощатую переборку. Когда тошнота прошла, женщина растерянно наклонилась над вёд рами: может, нельзя уже таскать тяжёлое? Цо тут же подняла их и пошла в избу, представляя, как Артём, проснувшись, улыбнётся и с лукавой нежностью потянется к ней. Больше месяца примечала Катеринка неладное за собой, но и сло вом не обмолвилась. При мысли о ребёнке в сердце не возникало ни чего, кроме досады и смутного страха. Жизнь трактористки, нелёгкая, деятельная, была так по ней, что любые, неизбежные теперь, перемены пугали. А комсомол? А собрания? Пожалуй, отстанешь, будешь плестить позади, или жаться где-то около'. И уж, конечно, не проедешься на зависть мальчишкам, не держась за руль велосипеда. А может, только неугомонная Катеринкина молодость и заставляет Артёма (он на двенадцать лет старше) забывать первую жену Васёну, погибшую во время войны. Чем дольше жила Катеринка с Артемием, тем глубже понимала, что значит для него жена, и тем больше ревновала к прошлому. У него и Васёны был мальчик, но умер до войны. Артемий никогда о том не говорил, а детей попросту сторонился. Оставив одно ведро в сенях, Катеринка распахнула дверь. И оста новилась. У стола сидела женщина... Пройди она тенью во сне, и там бы Катеринка узнала её: с тревож ным любопытством смотрела на неё Васёна. И что-то мучительно-то скливое стояло в серых просторных глазах. Артём, пригнувшись к полу, обёртывал портянкой ногу. Не под нимая головы, с усилием произнёс: —• Вернулась вот... Василиса Савельевна... В плену была. — Ну что ж, здравствуйте,— сказала Катеринка тихо, прошла к печке и стала наливать самовар. — Ты, гляжу, совсем бабой стала, хоть и махонька,—-проговорила гостья.—-А давно ль девчонкой к Авдо-тье бегала? Должно, вёрст десять до хутора. Два конца в день отмахаешь — и ничуть ничего. До страсти тётку любила. Хорошая была старуха... Дом-то после неё остался? — и она отвела взгляд от застывшей над самоваром хозяйки. Вода из самовара бежала на пол. Катеринка очнулась. Выпрямив шись и вытерев руки о фартук, сказала: —• Раздевайся, чай пить будем. Раздуй самовар, Артём, я на коло дец сбегаю —■бадью оставила. Ровный блеск играл над белой улицей. Всё так же мягко лилась теп лота. Катеринка собрала верёвку и цепь, хотела поднять ведро и кач нулась. — Ишь ты,— подумала мельком,— вот уж и сил нет, не подыму. ...Зарделся нижний край неба, и над полями выплыло солнце. Засверкали полосы ледяной росы, будто белые холсты раскинули по земле. Осень была поздняя. Лес долго стоял зелёным, и трава не хру стела, а мягко ложилась под ногой. Артемий, пройдя километров двадцать от станции, решил сделать последнюю остановку и спустил с плеча огромный жестяной чемодан. Четыре года на войне не имел вестей из дома. Когда же началось
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2