Сибирские огни, 1956, № 3
— Право, я не очень компетентна,— ответила Ирина.— Клим Гри горьевич! — окликнула она. — Как вы считаете? — Да разве все, кто едет, знают как следует сельское хозяйство? — опередила Клима Григорьевича Анна Петровна, оторвавшись от книги.— Курсы будут организованы. А главное — честное стремление. Подгото вить себя к любому, с чем встретишься, и не ныть. Говорила она неожиданно строго, будто сама набирала людей. Павлик живо стал заверять: — Да я сроду не раскисал! Задумали раз с ребятами в моряки бе жать: меня отец так отодрал, думал — жив не буду. Бьёт и приговари вает: «Запищишь у меня, паскудыш», а я думаю: «Как же, дождёшься». Пока он сам не заплакал. — А ты, токарь, по какому разряду? — поинтересовался шахтёр. — Собираюсь пробу на седьмой сдавать. Четыре станочка освоилг строгальный, фрезерный, сверлильный и токарный. Вот и боюсь,, началь ство запротестует. — Кому охота такого работника терять! Поди, и так оголили цеха, И чего рвёшься? Погляжу, прямо из кожи вон лезут люди. Не жалко ра з ве своего завода? Погоди, запрудят эти степи народом, — читал, сколько- едут? Без тебя подымут, не суйся ты... — Как можно так говорить? — перебила Ирина; слушая Павлика,, видя его живое лицо, она находила естественным жившее в нём беспокой ство. — Странно рассуждают люди... — А вы как рассуждаете? — обернулся шахтёр, и даже голос у него стад ехидный. — В Новосибирск не желаете ехать? А почему? Наверня ка, к коллективу привыкли, с директором сработались, и авторитета опять жалко терять. А что, казалось бы? Только школу переменить. А у него, может, вся судьба насмарку. Здесь он мастер, а там? Д а жена родила не давно. — Девочку, правда, жалко. Мировая девка у нас! — сказал совсем другим голосом Павлик. — А насчёт дела — у меня любое не вырвется. Вот увидите, через год и там скоростником буду! — И можно поверить,— сказала Анна Петровна и впервые хорошо улыбнулась.— Я, вот, тоже двадцать лет агроном — и нет, кажется, де ла лучше. Правда, последние годы всё было как-то уныло. Бьёшься, чего- то добиваешься, а нет-нет и задумаешься: ну, к чему всё? А теперь... — Лицо её просветлело. — Теперь только и жить нам! А что можно сделать на нашей земле — ай-я-яй! Будете проезжать Барабу -— посмотрите. Что она сейчас? Бурьян да пырей, камыш да осока. Ирина больше не вмешивалась. Было неловко и пусто, и глупой, не нужной представилась ложь о работе. «Вот, — думала она, — они пони мают друг друга, а меня раздражает шахтёр». И грубым, неотёсанным показался Дзюба, который, укладывая ноги вдоль лавки, рассуждал: — Что и говорить, русский человек на работу жадный. Взять шка тулки. Это какое терпёние нужно, а? Они, вятские, издавна славились. Был там, миленькие, у одного помещика крепостной Макар. Зака зал ему помещик мебель. Сработал мебель Макар, а помещик забраковал да и продал перекупщику. А через месяц или сколько там, только из самой Вены втридорога обстановку выписал. Пришла обстановка в ящиках, полированная, что зеркало. Позвали Макара собирать. Стал он собирать, да и говорит: «Барин, а барин, а ведь это и есть та самая. Моя, значит. Они только блеск навели». Он на мебели-то метку ставил. Никуда не де нешься. — Это во всяком деле, — заключил шахтёр. — Если у нашего не вы ходит, другой не берись. Потому, наш человек труд уважает.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2