Сибирские огни, 1956, № 3

исступлённо токуют тетерева, высоко­ высоко звенит колокольчиком жаворо­ нок, а в орешниках негромко ликуют желтогрудые песенники — клесты, да мерно постукивает красноголовый дя­ тел; в тенистых чащах беззаботно снуют и посвистывают полосатые бурундуки, в лохматых гнёздах на старых лиственни­ цах кричат сизоклювые воронята; в ра­ зогретых травах неугомонно трещат куз­ нечики. Не забывает К. Седых передать и ощущения человека; х о л о д н о поблё­ скивает роса, т и ш и н о й и п р о ­ х л а д о й встречают человека ключи, от Драгоценки тянет з н о б к и й утрен­ ний ветерок. Такая многосторонность, «комплекс­ ность» в изображении природы неоспо­ римо доказывает близость К. Седых к М. Шолохову в манере пейзажного письма. Пейзаж в «Даурии» нигде не являет­ ся самоцелью. Любопытно отметить: если положи­ тельные герои эпопеи «вписаны» в при­ роду, живут в ней и живо ощущают её красоту (Роман Улыбин, Ганька, Заб е ­ режный, Тимофей Косых и другие), то отрицательные персонажи даны «вне природы» —• они равнодушны к ней, как равнодушны к родной земле, если это не их личный участок, как равнодушны ко всему, что не касается их личных вы­ год. Найдя много тонких, психологически верных штрихов для обрисовки своих героев, автор не всегда последователен. Следует указать на отдельные худож ест ­ венные недостатки произведения. Порой К. Седых подменяет изображе­ ние информацией. Например, вырази­ тельно нарисовав сватовство Алёшки Чепалова к Дашутке, К. Седых описыва­ ет её чувства: она «с ненавистью дума­ ла об Алёшке, которому разрешила все­ го лишь два раза проводить себя с ве­ чёрки, и только затем, чтобы подзадо­ рить Романа. В е д ь Р о м а н а о н а д а в н о п р о с т и л а и в т а й н е н а ­ д е я л а с ь п о м и р и т ь с я с н и м . Е с л и б ы А л ё ш к а з а и к н у л с я о с в о и х н а м е р е н и я х р а н ь ш е , о н а б ы е г о ж и в о о т в а д и л а » . То, что читателю хотелось бы узнать из переживаний Дашутки, К. Седых из­ лагает «от себя» , бегло, конспективно, словно забыв о своём даре художника. Та ж е беглость, а иногда и сухость языка свойственна описаниям многих боёв, где автора привлекает не психоло­ гия участников сражения, не их чувства и мысли, а внешние события. Такие страницы невыгодно отличаются от глав, где писатель показал себя наблю­ дательным психологом; между тем острота и глубина переживаний в мину­ ты смертельной опасности, в минуты наиболее сильного напряжения всех ду ­ шевных сил позволяют особенно ярко раскрыть характеры героев. Автор ж е не всегда пользуется этой возмож­ ностью. Нужно отметить и ещё один частный недостаток произведения: очень зоркий художник, К. Седых порой избегает ри­ совать позу человека, его жесг , выраже­ ние лица, ограничиваясь только его сло­ вами. Это придаёт известную книжность речам Сергея Лазо, Василия Улыбина и некоторых других — ведь в жизни дале­ ко не всё выражается словами: есть взгляды, жесты, мимика, междометия. Мастер точных и ёмких определений, К. Седых иногда изменяет себе , очень общими словами обозначая действия различных персонажей. Дашутка, встретив Романа после дол­ гой разлуки, «тепло и ласково улыба­ лась». Роман, неожиданно увидев дядю,, «устремился навстречу Василию Анд­ реевичу, улыбаясь простой и бесконечно счастливой улыбкой». Тайно прибывший в родной посёлок Роман, переночевав у родителей, утром выходит к завтраку. «Мать и отец зав­ тракали. Увидев сына, оба приветливо улыбнулись». Три разных ситуации, разные люди — но все они одинаково «безлико» улы­ баются. Иногда — правда, очень редко — в точно и выразительно написанных эпи­ зодах , которые сами говорят за себя , К. Седых пытается усилить впечатление «комментариями от автора», но достига­ ет обратного результата, ослабляя этим воздействие на читателя. С большой обличительной силой изо­ бражён Чепалов, когда он сдаёт сухари для Красной Гвардии. Озверевший ку­ пец подсыпал в сухари толчёное стекло; узнав, что на мешках нужно поставить фамилию сдатчика, он смертельно напу­ ган возможностью разоблачения. Каргин обещает ему помочь, списав сухари, как негодные. — «Слава тебе, господи! — обрадо­ вался Сергей Ильич и тут ж е н е п о ­ с т е с н я л с я п о п р о с и т ь Карги­ на: — Мешки-то мои сохрани, будь доб­ рым, они у меня фабричные». Превосходный, глубоко верный штрих, завершающий картину, — как тонко показал писатель мгновенный пе­ реход Чепалова от страха за свою жизнь к безграничной жадности. Но нужно ли тут авторское усиление — «не постес­ нялся попросить?» Разве слова Чепало­ ва могут быть истолкованы двусмыслен­ но? Конечно, нет. Тут фраза будет го­ раздо сильнее без этих слов. Ненужное недоверие к читателю мешает. В чём-то близка эпизоду с Чепаловым такая сцена. Рогов угощает партизан па­ пиросами «Атаман». «На коробке красо­ вался портрет толстомордого, усатого че­ ловека в бурке и огромной барсучьей