Сибирские огни, 1956, № 2

ревьев её синенькое платьишко да выцветшая бледнорозовая косынка. И уже из глубины леса донёсся её голос: ...Я песню пою, мою спутницу верную, И мне улыбается каждый цветок. И кажется мне: Про любовь мою первую Шепчет степной ветерок... Ласково шепчет степной ветерок. Палило солнце. Дрожал над лесом расплавленный воздух. По доро­ ге, как по зелёному ущелью, тащилась куда-то бричка. Но куда — Сер­ гей не знал. Потускнели, точно вылиняли вдруг верные глаза Любы Хопровой, будто меньше стала она ростом. Когда Максим Теременцев уехал с фер­ мы, она до вечера проплакала редкими, тихими слезами. Вечером Сергей пришёл домой позднее обычного, молча поужинал, стараясь не смотреть на жену. — Чего плачешь? — спросил он, поднимаясь из-за стола.— Глаза вон запухли. Люба опустила голову. — Язык отнялся? — Серёженька, зачем, зачем ты? Дети ведь у тебя... Слёзы не дали ей говорить: Хопров, направившийся было к двери, резко остановился, повернул к ней страшное, обескровленное лицо. Ис­ пуганно вскрикнула Люба, прижав обеими руками к сердцу скомканный передник. — Перестань ты, слышишь! — не помня себя, крикнул он и, круто повернувшись, вышел. ...До глубокой ночи сидел в саду Сергей Хопров. Давно погас закат и хитро перемигивались между собой голубоватые звёзды. Было о чём подумать Сергею... Снова видел он себя на узкой лесной дороге, зажатой с двух сторон лесом. Лежит на бричке с травой Алка Уралова, а он сам правит лошадьми. Но не он везёт Алку, а она увозит его куда-то... И нет сил, чтобы спрыгнуть с брички, остановить лошадей... А где-то там, поза­ ди, стоит Любка и с тяжёлым укором смотрит им вслед. Из-за Любкиной спины испуганно выглядывают детишки, крепко вцепившись ручонками в её юбку. Ничего-то они не понимают, не знают ещё, какое горе по­ стигло их... Очнулся Сергей от чьего-то ласкового прикосновения, вздрогнул. — Серёжа... — Чего тебе, Люба? — Давай поговорим... — Давай,— тяжело вздохнул Сергей. Потом повернулся и обнял жену. Она прижалась к его груди и опять тихо заплакала. — Зачем ты, Люба? — Хорошо так... Легче. Чёрные, точно облитые тушью, деревья ещё дышали дневным зноем. Но из глубины сада уже тянул освежающий ветерок. Оба долго молчали. Наконец Люба осторожно произнесла: — Мы так хорошо жили, Серёжа... Сергей не отвечал, медленно поглаживая её плечо. — Наша семья была самой счастливой в Черемшанке,— продолжа­ ла Люба.— Я так думала... Люба молчала, надеясь, что он заговорит, откликнется.