Сибирские огни, 1956, № 2

И снова прислушивалась. — Эх ты, Алка... Тебе фамилию бы не Уралова, а Оралова,— произ­ нёс парень, не поворачиваясь.— День и ночь у меня в ушах стоят эти твои... арии. Надоело. Силосную яму докончим, ладно... а потом скажу председателю колхоза — пусть другого помощника даёт... Алка примолкла. Лес, между тем, кончился, показалась Черемшанка. Небольшая реч­ ка серебряно-чешуйчатой лентой огибала деревню. Тысячи солнечных бликов слепили глаза. Когда въехали на мост, Алка вскочила на ноги: — Ну что ж... Прощай, Сергуша... И прямо с воза, через перила моста прыгнула головой вниз в воду. Завизжали от восторга копошившиеся на берегу голые почерневшие ре­ бятишки. А Сергуша — точнее Сергей Хопров — даже не пошевелил­ ся, только скосил глаза на вспыхнувшие радугой водяные брызги. Алка вынырнула далеко от моста и, часто взмахивая руками, по­ плыла к берегу. Когда Уралова, ещё в неуспевшем просохнуть платье, подошла к си­ лосной яме и взялась за вилы, Сергей Хопров не сказал ей ни слова, толь­ ко подумал: «Пойду к председателю сегодня же. Или завтра, в край­ нем случае. Пусть другого помощника даёт...» Но подумал просто так, из упрямства, чтобы обмануть себя в чём-то.. А песня взлетала теперь уже над деревней: Иду я тропинкой степною росистою — Искрится, сияет на солнце роса. И кажется мне — про любовь мою чистую Птичьи звенят голоса... Птичьи звенят и звенят голоса. И слышна Алкина песня далеко-далеко, на другом конце села, где •стоит колхозная птицеферма. Слушает песню птичница Люба Хопрова, жена Сергея, и только что подъехавший с зерном Максим Теременцев, дед Любы. Старик одной рукой держится за дробину брички, другой при­ крывает от солнца глаза и, задрав бородёнку, всматривается туда, откуда несутся звуки, точно надеясь увидеть певицу. Люба стоит рядом, нервно комкает в руках полу белого халата, но лицо её спокойно, только чуть бледновато, да в чёрных глазах поминутно вспыхивают и гаснут шонь- ки, то печальные, то растерянно-тревожные. Эк, заливается... Почище соловья! Даст же бог такой голоси­ ще! — бормочет дед Максим, прищёлкивает языком. А потом вдруг сплё­ вывает на землю, сердито трясёт рыжей бородёнкой. — И кому голос даден? Хоть бы человеку!.. — Дедушка! — умоляюще восклицает Люба Хопрова. —■А ты молчи... Дед я тебе или не дед? Ну, то-то... Помогай отгру­ жать зерно. й Люба Хопрова и Максим Теременцев молча принимаются работато. А песня Алки Ураловой летит у них над головами, звонкая, неудер­ жимая... ...Пою про любовь, о которой мечтаю. Которую жду и никак не дождусь... \ \ скажи на милось, человек ведь вырос,— опять кивнул дед Максим в сторону, откуда доносилась песня. — Ты же только что сказал: не человек она... — Что сказал? Ну сказал... Без родителей она росла... Жила у ста­