Сибирские огни, 1956, № 2
спешили занять на виду у всех почётное место в большом кругу Велико го хурала. Вот почему плоскогорье за Тонмас-Сугом сегодня так ослепи тельно сверкает и блестит парчой, лакированной кожей, стеклянными знаками различия всей чиновной Танну-Тувы. Вокруг нас люди перешёптываются и обмениваются табакерками. Вглядываются вдаль. Ждут... Всё затихло: даже табакерочки перестали ходить из рук в руки и скрылись, где-то за пазухой. Трубочки перестали дымить и спрятались в своё логово — за меховые и сыромятные голенища. Почему? Потому что столик с полосой красной далембы, долго пустовавший, в один миг заполнился людьми. Опёршись на столик, стоит Кюрседи, справа в слева сидят его товарищи. Кюрседи кашлянул, оглядел степные дали, поклонился и заговорил: — Дорогие товарищи! Для чего мы собрались? — разрешите мне сказать. Идёт уже шестой год, как произошла революция в России. В нашей Танну-Туве — уже третий год. А живём по-старому. У наших нойонов остались прежние права. Их люди, как прежде, трясутся над своими шишками и чинами. С народом, как и в старину, расправляются по чёрному закону маньчжурского хана — секут и калечат. На первом Великом хурале нашей партии бедняки-араты объявили свою револю ционную партию и выбрали Центральный комитет. Но баи хотят закрыть нашу народную партию. Они уже сбросили Центральный комитет. Мьг послали в хошуны и сумоны гонцов. Баи хватают на дороге и убивают наших гонцов. Налоги и разные пошлины баи платят не по доходу, а по дымовому отверстию в юрте, как беднейшие араты,— в одинаковом раз мере. Дальше так нельзя. Время настало разлучиться со старым поряд ком. Теперь мы вполне можем освободиться, как уже освободились все народы в России. Кюрседи опять оглядывает степь, просит не стесняться, подходить я открыто говорить, кто что думает и кто чего хочет. По степи пронеслись приглушённые далью голоса — возгласы одобрения и признания. Так по вершинам тихой рощи вдруг прошур шит листва, разбуженная порывом горного ветра. Голоса шуршали — шелестели в притихшей степи несколько мгновений. К столу продвигается не торопясь и начинает взволнованно гово рить старик-арат с косичкой. Узнаю в нём доброго знакомого. Это Ен- зук, у которого я провёл несколько дней, когда ездил в нижние хошуны. Ензук обстоятельно рассказал, как трудно аратам живётся в новой вотчине Сонам-Баира, вспомнил, как он, Ензук, с товарищами работал на извозе в Саянах, на реке Ус... Мои глаза старательно провожают Ензука, а сердце вторит его благородным словам. И уже Кюрседи предоставляет слово кому-то другому. Вместо Ензука на большой круг выходит князь Буян-Бадыр- гы. Самый богатый и властный нойон, гроза хемчикских степей. Окружающие князя чиновники вскочили. По старой привычке осклабились, нагибаясь и простирая руки: — Помилуй нас... Буян-Бадыргы удостоил народ княжеским вниманием. — Я думаю...— заговорил князь, и в голосе его зазвучало страда ние.— Думаю, гражданин Оюн Кюрседи и мой арат Ензук что-то слы шали, хотели понять, но не поняли. Они не виноваты—у них глаза слепые.. Кюрседи и Ензук не читают, не пишут, а хотят участвовать в политике. Подумайте,— управлять независимой республикой! Говорят: партия. Сказать правду,— она, действительно, лишняя. Непонятно, что ей де лать. Пришлось на время приостановить. Ну, и что тут страшного? Бу дет нужна — опять восстановим. Это в наших руках. Ещё говорят, ша- 4*=
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2