Сибирские огни, 1956, № 2

подстёгнутые свистом и щёлканьем пули, ревут по-новому: до-о-ом-м-м где м-м-мо-о-ой? — и рвутся к аулу с новой прытью. Тот, по которому я стрелял, исчез: спрыгнул или упал в невидимую' часть ложбины. Остальные — их, видно, пять-шесть — попрежнему стоят на дороге, застыли, ка'|к древние истуканы вокруг степной могилы.. Патронов только четыре... Но таких близких истуканов когда ещё встретишь? Прицеливаюсь в перекидку с одного волка на другого—; быстро-быстро — и выпаливаю подряд все боеприпасы. В ушах стучит кровь, и далеко-далеко перестукиваются и пересвистываются горные великаны, отвечая эхом на неожиданную пальбу. Волки рассеялись, кинув одного. Прыгаем туда: кружится на передних лапах; зад пропитан кровью, по земле волочится. Подходим к тяжело раненному хищнику,— хрипло рычит, лязгая зубами; люто горят ненавидящие глаза. — Заходи против меня. Я прикладом! Стоит на таких порох тра­ тить! — кричу молодому спутнику, будто у меня в запасе ещё много патро­ нов. Парень забегает к волчьему заду. Зверь круто повёртывается, барабанит передними лапами, как брошенный в воду щенок, подпрыгива­ ет к парню — вот зацепит зубищами! Подкрадываюсь и бью синегла­ зого1 прикладом — в затылок. Зверь ухает, перевёртывается, но ещё жив. Опять заношу приклад. Удар приходится матёрому по вытянутой морде, в кончик носа. Конец: вздрогнул раз, другой — и мёртв. Возвращаемся с убитым волком, бросаем у юрты, идём к скоту. Люди охают, обступив коров. У двух тёлок порезаны икры, у коровы, изодрано вымя. Один всё-таки поплатился. Парень доложил: притащили. Все кинулись посмотреть. Тут уже ликуют аульские собаки. Когда нужна была помощь и защита, они хоронились, а теперь пляшут, как победители. Тщедушные дворняжки, жалкие трещотки! Хозяин юрты стукнул каблуком по чёрной морде волка и пробасил: — Душегуб! А ты его... по всем правилам... Глядя на ликующих собачек, у которых, как говорят, сердца хватает лишь вынюхивать погасший пепел или высохшее озеро, я вижу рядом с ними, как живого, моего старого Черликпена: какие-то пригорочки и рядом с ними — Танды2! Ночью говорили о волках, о том, как пережить зимнюю стужу. Просыпаюсь рано: в прорехах сереет рассвет. Иду осмотреть то место, где мы давеча стреляли по волчьей стае. Первый синеглазый, вцепившийся в корову, был здесь, когда моя пуля впилась в него. Он оторвался от коровы и куда-то исчез. На земле, под инеем,— кровь. Значит, зверь действительно, ранен. Иду по следу. Взбегаю на гребешок. Внизу, на равнине, застыл второй синеглазый, привалившись к булыжнику. Тут и я возликовал. Приволок второго. Сдаю хозяину: — С этого тоже возьмите'-себе шкуру. Хозяин р а д з а коров и за себя: нет больше двух кокаев3, есть две шкуры — большие и добротные. — Вот утешили,— говорит он, прижав руку к сердцу, по-детски, старательно кивая головой,— а то где бы я нашёл цену пропавших ко­ ров? Этими шкурами, хоть не совсем, да прикрою убыток. Счастье мне. Спасибо, сынок. Счастливый будешь. Перед моим отъездом старик опять закланялся: 1 С и н е г л а з ы й (коккарак) — прозвище волка. 2 Т а н д ы — горный массив я высокогорная тайга. 3 К о к а й (страшный) — тоже кличка волка.