Сибирские огни, 1956, № 2

шёл, не выпуская из рук вверенного мне оружия, и сел у входа. Передо мной тотчас появилась жестяная посудина. Каша была сварена круто и наложена щедро, от всего сердца. Я поднял обгорелую с одного края гцецку и, орудуя ею как ложкой, начал есть кашу, придерживая на коленях винтовку. Замечаю, что Та­ рачи с любопытством осматривает меня. Потом набивает свою трубку и закуривает. — Вижу, ты молодой,— говорит он трескучим голосом, но нетороп­ ливо, даже немного растягивая слова,— нигде не бывал, ничего не ви­ дал. Я обошёл халхасцев с дербетами1 и другие страны. Меня бо­ яться не нужно, говорю. Воды тебе на голову, поди, не налью. А в эту тюрьму попали мы не за лихость и не за удаль. Проживаем в Улуг- Хеме. Детей у меня, покаюсь,— как Муравьёв. У Базыр-оола тоже пять человек. А дело пришло такое — разлучаться со светом. В ту зиму «з соседей много людей — старых и молодых, больше всего самых ма­ лых — отлучились навсегда. Соскребло их, скажу, каким-то мором, вернее сказать,— джутом2. Мы забили да и съели издыхавшую ко­ рову Сонам-Баира. Сонам-Баир-то в чине сайгырыкчи3. За это мои руки поутру, когда от мороза поднялся белый туман, проткнули сквозь решётку юрты. Сам стою на коленях. В очаге пылает огонь. Мне горячо, а рук не чую, руки-то на дворе. Понимаешь, мой сын? Когда пальцы с ладонями пристыли, их отбили простой палкой, как сосульки. Потому руки у нас теперь культяпые. У Базыра тоже. Спину ломали и всё другое. Калеки мы. Подумай, сынок...— Тарачи развёл руки и при­ близил ко мне блестящие глаза; хочет сказать что-то доверительное, но не может: закашлялся и замолчал. Базыр-оол подтвердил всё, что сказал его товарищ, и, помолчав, до­ бавил: — Про джут надо сказать: ко всем он приходит, всех с собой уно­ сит, только нойона с баем обходит, у них милости просит. Мы тоже про­ сили милости, вот и ходим теперь по-утиному, в перевалку. ...Заключённые спят. Я охраняю их тут же, у рваных постелей, не выходя из тюрьмы. Хожу потихоньку взад и вперёд. Думаю о милостях и правах человека. В чёрных юртах бывало немного людей: их часто- казнили. В чёрном до'ме содержится ещё только два человека. Что будет, если у власти останутся сайгырыкчи Сонам-Баир и нойон Ажикай? Когда рассвело, я сдал новой смене серый, но чёрный дом. В нижние хошуны Осень 1922 года. Тактан-Мадыр зовёт меня в юрту. — Поедешь в нижние хошуны собирать налоги. Дашь заседлать коня на Пёстром уртеле. Утром поскачешь вместе с коноводом. Как и что, — написано здесь. Показывай это письмо во всех хошунах. Принимаю в обе руки свёрнутую трубкой бумагу. — В такие,— говорю,— далёкие места я ещё не пробовал ездить. Как читать по буквам, — не знаю. Что мне делать, Мадыр? — Не плети вздора. Я и сам не пишу, а правлю посыльным войском правительства! Ведь правлю?! Как я служу моему правительству? А ведь служу... Не плети вздора! 1 Х а л х а с ц ы — северные монголы. Д е р б е т ы — одна из ветвей за­ падных монголов. 2 Д ж у т — бескормица. 3 С а й г ы р ы к ч и — название одного из высших чинов в дореволюцион­ ной Туве.