Сибирские огни, 1956, № 2

— Смотри, как другие-то сторожа: выведут на двор, а назад не сразу гонят. — Сначала выведут в лес по дрова. —■Потом на реку — за водой. — А приготовим еду,— едят с нами вместе. Говорю: «Вы погодите. Я подумаю». Задвинув опять засов, бегу домой посоветоваться с товарищами. Спрашиваю встречных цириков: заключённые, дескать, так мол и так, а на самом деле какой порядок, в чёрном доме? Объясняют: «Потеха с тобой, Тывыкы! Разве может заключённый сделать что-нибудь такое? Убежит, что ли? Мы тоже раньше думали, как ты. Не бойся, веди на остров. Пусть собирают себе дрова, таскают воду. Потом опять посадишь в чёрный дом. А когда приготовят еду,— их прямое дело накормить своего сторожа. А выдумывать тут нечего». Вернувшись к чёрному дому, я смело отворил дверь и, держа ру­ жьё наготове, приказал выходить. Мои удальцы — один с арканом, другой с чайниками — выходят, ступая так усердно, как' будто перед ними одна за другой лежат вещи, на которые нельзя наступать. Предупреждаю их: — Держитесь вместе, не разлучайтесь. Кто отклонится, пусть ни­ кого не винит. Впереди, изогнувшись, попрыгивают мои калеки — в рощу на ост- ровсйс. Набрали на острове сухих сучьев ивняка, черёмухи. Несёт их Тара­ чи — потонул в сучьях. Базыр-оол на обратном пути набрал в чайник воды. Первый удалец уже стал похож на вола с вьюком,—•покачивает­ ся, свесив голову; второй — на стреноженную лошадь, которая уходит неровными, порывистыми прыжками, позвякивая путами и дёргая голо­ вой. Подойдя к чёрному дому, они сморкаются в обе стороны, вытирают ноги и входят в дом — каждый со своей ношей. Тихо. Довольно долго люди не дают о себе знать... Но вот слышу: дрогнула дверь. Немного спустя застучали. Отворяю дверь, спрашиваю: — Что вам? Голос лихого Тарачи кажется мне просительным, даже вкрадчивым: — Зайти бы вам, чаю бы отпили, мой младший брат. За день-то, небось, человек наголодается, мой сынок. Всяко случается — в сказках и наяву. За мягким голосом, бывает, прячется лютый зверь. Чего доброго, заманят к себе и -—- готово. — Уже,— говорю,— попил. Не гремите дверями. В тот день выводить заключённых пришлось два раза. Под вечер думаю: «Ну, теперь до утра» — и наглухо задвигаю засов. На пороге сидеть удобно, как в кресле. Раздумываю обо всём. Опять стук. Прислушиваюсь,— глухой слабый голос. Ну и бродяги! Снова приходится открывать. Стою, наведя ружьё туда, где зияет раскрытая дверь. Кричу: «Что?!» Тарачи простирает культяпую руку, похожую на молодой олений рожок, и настойчиво просит, вытянув подбородок, обращаясь ко мне то на ты, то на вы: — Тарга, отпили бы с нами чаю. Бояться не нужно. Думаете: сбе­ гут. А куда бежать? Посмотри, сынок. Сшша у нас не стоячая, ноги у нас не ходячие. Другие-то цирики непременно зайдут — и нам весе­ лее. Ружьё-то* поставят стоять у входа, выпьют с полчашечки, посидят с полноченьки, поговорить с людьми не откажутся. В давешний, утренний разговор меня уже тянуло познакомиться, как живут заключённые, но я опасался. Теперь отказаться труднее. Я во­