Сибирские огни, 1956, № 1

Я молчал. Вера, ещё крепче прижав к себе Фёдора Степановича, от­ ветила сама: — Трудно... Думаешь, мне за него не обидно? Обидно... Но ты ска­ ж и— зачем мне пай-мальчик? Нет — мне нужен вот такой... И я такому нужна... Я по-другому не смогла бы... Она выпустила из своих рук Фёдора Степановича и проследила взглядом, как он поднялся с_табуретки, достал платок, вытер лицо. Широко расставив ноги, словно кто-то собирался толкнуть его, Фёдор Степанович постоял так и сказал: — Да-а... — помолчал и так же, как говорят мальчишки, с искрен­ ним удивлением, повторил: — Вот это — да! Потом обогнул Веру, должно быть, чтобы не проходить между ней и ковром, на который она смотрела, и тихо, на цыпочках, пошёл из комна­ ты... В дверях ударился плечом о косяк и остановился, как будто сообра­ жая — не поломал ли чего-нибудь. Поднял лицо кверху, взглянул на го­ лову лося со стеклянными глазами — голова попрежнему висела на сво­ ём месте, над карнизом,— после этого открыл дверь... — Ты знаешь, Леонид, — продолжала Вера, — и мне кажется, будто все-все должны мне помогать... Я ото всех этого требую... Все люди и даже вещи должны мне помогать... Вот этот ковёр — ведь он же краси­ вый? Посмотри, красивый? Ну, вот... Ведь ты же писатель. Ты знаешь, как это делается, как человек становится лучше? Ты тоже должен мне по­ мочь,— ведь мы же с тобой друзья! В её взгляде вопрос, как и при первой нашей встрече. Спустя час, в доме стало тихо. Фёдор Степанович ушёл в контору, Вера сказала, что ей зачем-то нужно быстренько сбегать в школу. В кухне хлопотала Прасковья Фёдоровна и по-старушечьи скрипуче, но всё-таки бодро напевала песенку про казака: Возвратился казак из походу, Он увидел родимый очаг... Смеркалось... Был примерно тот же час, в который я три дня назад приехал в Битевский совхоз. Загорелся электрический свет. Он горел се­ годня ровно и ярко. Снова я стал рассматривать фотографию в простенке —■ «Семинар директоров совхозов», но теперь на всей этой фотографии видел одного только кудлатого Кудинова. Может быть, я не любил его — не знаю. Ка­ кое это могло иметь значение — его любит Вера, которая была, есть и всегда останется сама собой, которую нельзя не любить... Потом я долго смотрел на чудесные цветы ковра. Чем больше я смотрел на него, тем искуснее казались мне розовые кончики лепестков и тёмные, почти бордовые цветоножки. С розовых я переводил взгляд на коричневые, оранжевые, зелёные цветы. Казалось, они ещё расцветают от того, что ими любуются. Мне вспомнились музеи, где множество красивых вещей как будто соперничают друг с другом в стремлении поразить зрителей. Но когда я смотрел на этот ковёр, мне казалось, будто я впервые понял подлинное назначение красивых вещей в доме человека. И ещё казалось, будто далёкие мастера далёкой страны, которые ни­ когда не знали Веру, угадали о её существовании, всё узнали о ней и вот соткали для неё эту вещь. Они это сделали. А мне ещё предстояло написать свой очерк...