Сибирские огни, 1956, № 1

своим чемоданчиком или попросить переслать его с какой-нибудь оказией... С очерком о Битевском совхозе у меня всё равно ничего, долж­ но быть, не получится... С Верой говорить мне больше не о чем... Ма­ ленькое, ничтожное событие — покупка ковра — показало истинные отношения между этими разными людьми — Верой и Фёдором Степано­ вичем. Заколачивая в стену гвозди, я снова вспоминал всё то, что произошло в магазине. «В конце концов, — думал я, — Фёдор Степанович не сделал ничего плохого. Купил подарок жене. Хороший подарок». А она? Неужели она — совсем другой человек, другая Вера, а не та, с которой мы были друзьями в школе и в университете? Не может этого быть! — убеждал я себя... Но ведь та Вера,— всегда умела не замечать мелочных неприятностей, никогда не обижала людей из-за пустяков! А ещё через минуту я уже во всём винил Фёдора Степановича. Конечно, это под его влиянием так изменилась Вера. Он виноват! Другой бы на его месте... Недаром же машинист Петрухин — пожилой, прихрамывающий, со шрамом на тёмной ладони — как будто и похвалил своего директора, сказал, что Фёдор Степанович всё умеет делать, что он — чёрта своротит, а потом вздохнул и добавил: «А заодно и доброго человека заметёт!»... Этим добрым человеком была Вера. И нельзя Фёдору Степановичу про­ стить. Раз, раз, раз, — стучал я молотком по шляпке гвоздя... «Ты виноват, ты виноват, ты во всём виноват, — твердил я про себя, мысленно обращаясь к Фёдору Степановичу. — Никто и никогда тебе не простит. Ты виноват, ты виноват!» И когда Фёдор Степанович с гвоздями во рту молча грозил мне. я тоже молча и тоже сердито отвечал ему кивками. Наконец, ковёр был повешен. Прасковья Фёдоровна ещё раз всплес­ нула руками от восторга, сказала, что теперь, с ковром, «это не горница, а цельный дворец», потом вспомнила, что пора кормить поросят, и ушла. Мы трое сели на табуретки и сидели некоторое время молча. Точно так, по обычаю, молча сидят люди перед тем, как расстаться надолго, может быть, навсегда. Это продолжалось минуту или дольше. Потом Вера встала, подошла к ковру и раскинула по нему руки. По­ стояла так и прижалась к нему щекой. — Какой мягкий!— тихо, будто по секрету, сказала она, обернув­ шись к нам. И вдруг стремительно бросилась к Фёдору Степановичу, сзади ухватила его как-то поперёк, всего сразу. Он чуть было не упал, но она прижала его к себе. •— Дурни! Лопоухие! — проговорила она серьёзно, тихо и тут же засмеялась.— Разве тот, синий ковёр можно сравнить с этим?! Этот в ты­ сячу, в миллион раз лучше! Он дорого стоит для нас, но разве в этом дело? Фёдор Степанович в руках жены казался совсем небольшим, просто маленьким. Он попробовал было освободиться из её рук, а потом поднял к ней голову и очень серьёзно спросил не то у меня, не то у себя. — Скажи, пожалуйста, откуда у неё силёнки? Откуда? — Смотри, Лёня,— заговорила Вера, с трудом переводя дыхание.— Смотри — какой у меня Фёдор! Медведь! Мишка! Видишь? Сколько я воспитывала ребят — но такого трудного ребёнка у меня не было! Никог­ да не было! И не будет! Этот — самый трудный! Я его люблю... За что? Да за то же, за что любят его люди. Он способный, много может сделать, что другому совсем не под силу. Смелый. Умный. А вот пойми же — что- нибудь совсем простое сделать по-человечески не может. Возражает. Грубит. Ковёр, и тот не может купить без того, чтобы не поскандалить... Его люди за многое любят, а он как-будто не хочет этого видеть — оби­ жает их... И ты думаешь, Лёня, мне с ним легко? Скажи? А?