Сибирские огни, 1956, № 1

«Эх, бандиты, что творят! — Жгут и режут всё подряд». Вмиг решил Клинков Тарас: «Опохмелю-ка я- вас». Лирических отступлений в рассказах вовсе нет. Стих упрощён до предела и часто звучит прозаически. Заслуга создания монументального об­ раза советского воина эпохи Великой Отечественной войны выпала на долю А. Твардовского в его «Василии Тёрки­ не». Но подготовительную работу вели и вся советская литература, и солдат­ ский фольклор. Одним из первых и не­ зависимо от других поэтов начал эту ра­ боту А. Смердов. В годы войны он шёл по генеральному пути советской поэзии. Освоение поэтом военной тематики проходило трудно. За упрощённой фор­ мой «Сибиряка Тараса Клинкова» после­ довала риторика «Новогодней ночи» и «Песни о трёх коммунистах». При всей силе чувств, которые обуревали поэта, он не смог отойти от риторики и неми­ нуемого при ней штампа в «Песне о трёх коммунистах». Герои песни характери­ зуются бесцветно, потому что автор пло­ хо знает их и пытается сложить мону­ ментально-героические образы из гото­ вого строительного материала — общих слов и шаблонных определений: «бес­ страшные герои», «суровой Сибири до­ стойные сыны», «Герасименко смелый, Красилов умелый, лихой богатырь Лео­ нид Черемнов». Песня растянута, в ней не^ локально­ сти сюжета, чёткости, необходимых для песни. К рассказу о самом подвиге ге­ роев ведёт длинный подступ, начинаю­ щийся призывом Герасименко, Красило­ ва и Черемнова в армию, описанием их поведения в «походном строю, в развед­ ке, в бою». А ведь для песни особенно недопустимы растянутость и внутренняя неслаженность. А. Смердов словно отбрасывал весь свой опыт. Казалось, в новой обстанов­ ке не мог он найти места для примене­ ния мастерства и знаний, проявившихся в лучших его довоенных произведениях. Вроде бы некуда было девать умение на­ ходить тонкие и точные детали, переда­ вать лирические движения чувств. И за­ душевная беседа уже не подходила к со­ бытиям, о которых хотелось кричать во весь голос. Лирический поэт А. Смер­ дов, ломая себя, упорно поворачивал к публицистике и эпике. Он пишет поэму «Мои земляки», посвящённую памяти гвардии батальонного комиссара Анато­ лия Лобова. Это не лирико-эпическое произведение, это механически сплетён­ ные, но не слившиеся, два подчёркнуто раздельных плана: эпический — описа­ ние подвига и гибели комиссара Лобова и его бойцов, и лирический — внутрен­ ний монолог, обращение к любимой женщине, оставшейся в тылу. Внешний облик комиссара й атмосфе­ ра боевой обстановки изображены впе­ чатляюще, добротным, ярким стихом. Трассирует пуля шальная Пунйтиром на фоне ночи. Бесцелен её полёт. Повадку той пули зная (Немецкая — так, от страха), Сквозь ночь комиссар идёт. Седеют от инея травы, И пахнут бризантом и дымом Воронки, раны земли... Он тихо обходит заставы. По твёрдой с раскачкой походке Его узнают паггрули. Автор аттестует комиссара как весё­ лого человека, но это простое человече­ ское качество, как, впрочем, и другие, не раскрыто в образе Лобова. Дан он однопланово, в каком-то мрачноватом, героико-трагическом свете. Он подбад­ ривает бойцов «с улыбкой» такими сло­ вами: Вперёд, земляки, —по зыбкой, Таёжной земле, в буреломе Ходить не впервой пешком... Это мужественные слова, но ведь само перечисление препятствий нагнетает ощущение трудности и вовсе не звучит шутливо. Поэтому странно слышать авторское восклицание в связи именно с этими словами: Такой он. должно быть, от роду Весёлый друг военкрм. Монотонно, в условно-трагической ма­ нере, бессильной передать богатство души и многообразие чувств героев, на­ писаны все эпизоды, посвящённые под­ вигу бойцов во главе с комиссаром. Ря­ довой Мацапура, не веря в смерть Ло­ бова, склоняется над ним на минуту, в разгаре боя. Мы вправе ожидать челове­ чески простых, тревожных и торопли­ вых слов. Но Мацапура и здесь ритори­ чески-торжественно возглашает: «...ты слышишь слова своего бойца?» После этого Мацапура превращается в какого-то былинного богатыря: кула­ ком, в котором зажат партбилет погиб­ шего комиссара, он в единоборстве глу­ шит немцев направо и налево, пока сам не гибнет. Сцена приобретает символи­ ческий, условно-былинный характер. Как мы уже сказали, боевые эпизоды всё время чередуются в поэме с лириче­ скими отступлениями, написанными со­ вершенно в другом ключе. Мы снова узнаём лирический голос А. Смердова: Ночь. Блиндаж. Не спал давно я... Я б заплакать мог. Если б ты сейчас со мною Побыла часок. Мы бы чаю заварили, С кружками впотьмах Мы б тихонько говорили О простых вещах. Да, о чём-нибудь попроще. Языком не злым. Например, о тихих рощах На реке Чулым.