Сибирские огни, 1955, № 6

Всё же он снизошёл до милости и накормил посла сушёной рыбой и сохатиной. И пелымский князь и вогулы, обитавшие по Туре и Тавде, тоже не захотели поклониться Алею. Но что горше всего, вогулы и остяки, жившие по соседству с Искером, по Демьянке-реке, и те отказались вносить ясак. Один за другим возвращались посланцы с печальными вестями в Искер. Ханский сын гнал их прочь и грозил карами. Но в глубине души он уже ясно понимал: не воскресить, не оживить больше Искер, не вернётся сюда больше былая жизнь. Когда возвратился ни с чем последний посланец, Алею захотелось побыть одному. Он поднялся на тын. С дозорной башенки разглядывал Алей Алафейскую гору: вот темнеют развалины городков: Бицик-Тура, Сузге-Тура, Абалак, — и все они, так же-как Искер, похожи на забытое ханское кладбище, над которым ветер раскачивал голые деревья... Он сел в седло и, скорбно склонив голову, проехал на кладбище. Тихо. Тлен. Только сдержанно шумит покинутая роща. Среди кустов тернов­ ника, на земле камни. Конь копытом загремел по мшистой плите. Алей склонился и признал могилу Гулсыфан — первой жены его отца. На камне высечены искусником слова из корана: «Он вечен и бессмертен, тогда как всё умрёт»... Алей помрачнел, тронул уздечку, и конь, стуча копытами, унёс его из печального места. Когда он вернулся в Искер, его поразила расте­ рянность, которая была заметна на лицах встречных... Свита молча расступилась перед ним, и он прошёл к любимой жене Жамиль. Она грустно улыбнулась ему, - на густых ресницах повисли слёзы. Он нежно прижал к себе её стан и спросил: — Почему ты печальна? Неслышной походкой Жамиль обошла покой с низкими оконница­ ми, прислушалась. — Говори ж е !—-вскричал взволнованный Алей. Жамиль нравилось русское жильё с деревянным полом и потолком: здесь каждый шаг звучал громко. Она ещё помолчала, потом еле слыш­ но шепнула мужу: — Что делать нам, Али? Сюда спешит с конниками Сейдяк... Алей побледнел, но быстро овладел собой. «Так вот почему расте­ рялись его ^ближние! Опять кость Эдигера поднялась против него. Сейдяк, Сейдяк!» с ненавистью он подумал о своём кровнике. ...Сын убитого Кучумом Эдигера, бывшего искерского властителя, ждал, терпеливо ждал своего часа. И дождался: пришёл в ишимские степи. Вместе со своими мурзами праздновал он тризну по Ермаке. Был тих и скромен, только дикие глаза выдавали кипящую в нём ненависть к Кучуму и детям его...- Кровь за кровь! На валах затрубил рог. Мимо казацкой избы побежали люди, вопя и призывая Аллаха. Алей выбежал на крыльцо, семь братьев его сади­ лись на коней. Всадники окружили их. На древний холм спускалась ночь, и над Иртышом заблистал молодой месяц. Алей хотел закричать братьям: «Куда вы, горячие головы?» — но сдержался. Разве удержишь юность, которая мечтает только о победе, но не хочет знать, что враг силён и хитёр. Он глядел им вслед, видел, как горячили они коней. И вдруг с тонким посвистом, прилетела ногайская стрела и ударила Алея в грудь. Он пошатнулся. Струйки крови показались на пёстром халате. Прижав одну руку к ране и другой нащупывая дверь, он ввалил­ ся в покой и упал на бухарский ковёр. Жёны подбежали к нему. — Стрела Сейдяка!— слабеющим голосом сказал он.— Где Карача? — Он оставил твоего отца, покинул тебя. Говорят, ускакал к Сей-