Сибирские огни, 1955, № 6

из Бухары не приходили ко мне караваны! — в голосе хана прозвучало отчаяние. — Глаза мои не дают мне сна и покоя... Алей! Садись на коня и скачи по всем нашим волостям по Иртышу и Барабинской степи и опо­ вести всех, что Искер — наш. Зови всех на коней и иди в наш курень. Д а воссияет над ним слава нашей непобедимости! Царевич был бледен, его прекрасное, с тёмным пушком на губе, молодое лицо полно волнения и душевного трепета. Он крепко сжал рукоятку меча и ответил отцу: — Я верну, великий хан, твоё царство! Я прославлю кость Тайбуги! •— Это знал я и верил в это!— с умилением сказал Кучум и повёл руками. Поймав голову сына, он прижал её к своей груди. — Иди и садись на лучшего коня! Алей не медлил, он тотчас вынесся с сотнями всадников в степь, охваченную зноем. Он промчался по аилам, которые раскинуты во мно­ жестве по Иртышу, поднял мурз в Барабинской степи. И тысячи копыт застучали по сухой земле, — татары спешили к Искеру. Алею сказали, что городок пуст, и всадники неслись шумно. Рысьи шапки съехали на затылок, пёстрые полосатые халаты развевались, щёлкали бичи. Алей возвращался в Искер, как победитель, и гонцы его, которые торопились впереди, возвещали всюду, чтобы навстречу ему выходили старейшины, а народ ликовал. Но не везде выходили знатнейшие, многие откочевали от больших путей, а народ смотрел мрачно на лихих всадников. Женщины, укрывшись в юртах, шептали огорчённо: «Опять кровь и слёзы! Заберут сыновей, чтобы они больше не возвратились в родное кочевье!» С пышностью въехал Алей в Искер. Пуст и безмолвен был Кашлак. Вместо белого войлочного шатра, где всегда восседал его отец-хан, смолистым тёсом поблёскивала большая изба с крыльцом, украшенным балясинами. Мазанки развалились. Когда-то здесь всё шумело, как большое озеро в прибой, а сейчас вдруг всё смолкло, будто ушла вода и всё живое умерло кругом. Алей устроился в воеводской избе. Он по примеру отца восседал среди перин, брошенных на пёстрые ковры. Его одежда из жёлтого шёлка сверкала драгоценными камнями. Три жены и семь братьев восхваляли его храбрость. Он возомнил, что может з а ­ менить отца, и если тот вернётся сюда, то кто знает, что может случиться? Но вскоре радость Алея потухла. Он послал вестников к остякам и вогулам с приказом — ехать к нему и везти ясак и за прошлое, и за эти дни, и за будущее. Вымской земли Лагуй-князь управитель остяцких городков: Куно- вата, да Илчта-города, да Ляпина-городка, да Мункоса, да Юпла-город- ка, да Берёзова негостеприимно принял посланца Алея. Он не пустил его в пауль и повелел сказать татарину: — Звериные угодия и лисьи, и соболиные, и выдерные, и бобровые, и росомачьи, и беличьи, и Горностаевы промыслы и лосиные ямы, и птичьи ловли, и все места, в коих водится живая тварь, а в реках и озёрах рыба — народа нашего из века веков, и не можем мы дать ясак Алею и его отцу хану Кучуму. Так татарский посол и уехал огорчённым и голодным из городка Берёзова. Другой посол Алея в эту пору приехал к Алачаю — кодскому князю. Давно ли он был могущественным союзником Кучума, и только всего несколько недель назад он побывал в Епанчевых юртах и по дележу добыл один из панцырей Ермака? Но и Алачай отказался ехать в Искер на поклон хану, а при напоминании об ясаке заохал, застонал и сказал, что оскудела кодская земля и реки, и трудно ему, кодскому князю, жить.