Сибирские огни, 1955, № 6
пусть он, думаю, караулит их. Сейчас искать буду, где клал . — Чем плохо, если родится дочь? — спросил я. — Ты разве не знаешь! Д евка что де л ал а раньше? Кожи мяла , унты, дошки шила, мясо варила , лепёшки пекла, оленей пасла . Но раньше кому-то надо было зверя убить, белки, колонков на стрелять , муки наменять, иначе девкам работы не будет. Вот и считали: хорошо иметь первым сына, а второй — дочь, тогда шибко ладно в чуме. Старик подвёл меня к трём елям , осмотрел корни, недоуменно повёл пле чами. Потом вдруг облегчённо сказал , кивнув в стош ну толстого пня, стоявше го на краю леса. — Однако тут есть аю. Тогда это была самая лучшая ель, теперь от неё только догачан1 остался. Я её пере ж и л ,— с радостью заметил он. Семён Григорьевич разбросал возле пня ногою снег, содрал мох и, запустив под корни руку , долго шарил в пустоте. К нам подошёл Василий Николаевич, а затем и остальные. — Кого это он копает, бурундука, что ли? — спросил Геннадий, покосив шись на Семёна Григорьевича. •— Ещё в молодости он где-то здесь спрятал бабки, а сейчас вспомнил, ищет, — ответил я. Все сгрудились около старика, а он, приподнявшись, протянул мне на ладо ни три, тёмных от времени, косточки. ■— Однако тут кто-то жил после меня, аю мало осталось, — сказал он. — Зн а чит не зр я собирал их, чужой сын всё равно играл . Мы стали рассматривать бабки. Это были совсем позеленевшие от времени маленькие косточки, действительно, ка барожьи. — Хорошо, что не все забрали , а то бы трудно поверить, что ты тут жил, ведь так давно всё это бы ло ,— сказал я. Старик вскинул на меня удивлённые глаза , обида прозвучала в его словах. — Зачем стр елять по убитому зверю?! Зачем обманывать, если можно правду говорить?! Люди, которые тут жили по сле меня, не могли забрать всё, такого закона в тайге нет. Бери , сколько тебе нужно, но хозяину хотя бы маленько оставь, иначе вором посчитают. Пони маешь? Люди эти давно были, смотри сюда, — и Семён Григорьевич показал на старый, затёс , сделанный на ели. — Видишь, зарос он, поди л ет двадцать ему, тогда и в зяли аю, — пояснил ста рик и, взглянув на солнце, добавил: — Однако тут остановимся, корм оленям есть, место весёлое. Мы подтянули караван к трём елям и стали устраивать лагерь. Пробудился лес от ударов топоров, людского говора ■ Д о г а ч а н —пень. 8. «Сибирские огни» № 6. и громыхания посуды. Оживилась марь с появлением на ней стада голодных оленей. Дым костра, поднимаясь высоко в небо, распол зался шатром над нашей стоянкой. Каюрам придётся здесь жить долго, пока мы не вернёмся с Джугджурского хребта. Они ставят палатку капитально: выравнивают площадку , выстилают её лиственничными ветками. Печь устанав ливают на камнях, борты палатки зав а ливают снегом. Упряжь, потки с про дуктами, посуду они развесили на ко лышки, вбитые в стволы деревьев . Нар ты сложили горой, полозьями вверх. Нам же предстояло провести здесь только ночь. Поэтому устроились мы на скоро, а потом я поднялся на одну из сопок левобережного отрога. Хотелось определить местоположение гольца, ко торый мы с Пресниковым видели со Ста нового в непогоду, и наметить более лёг кий к нему путь. Взору снова открылся Джугджурский хребет, убранный хмуры ми скалами с многочисленными развет влениями, с извилистыми долинами, сбегающими к реке. Справа сияли в лу чах заходящего солнца группы мощных гольцов, затянутых снизу прозрачной дымкой. По нашим предположениям, Лебедев со своими людьми должен быть уже там. До первой вершины, вероятно, кило метров двадцать нелёгкого пути. Под ступы к ней прячутся где-то на дне про валов. Что-то ждёт нас? Внешний облик гольцов ничего хорошего не предвещал . Когда я вернулся в лагерь, на западе погасла вечерняя заря . Сумрачная си нева окутала ближние горы. В долине л егл а тишина, стихла старая тайга, будто погрузившись в свои думы. Рано затух костёр, уснули собаки. Не угомо нились только бубенцы на пасущихся оленях. Я забрался внутрь цалатки. В печке сухо потрескивают дрова. Никто не спит, но все молчат. — Что же это у вас так тихо? — спросил я недоумевая. Василий Николае вич подал мне знак садиться. — Семён Григорьевич сказку обещал рассказать про эвенкийского богатыря , да начало, говорит, потерял , не может вспомнить, — пояснил он шепотком, кивнув головою в дальний угол. Там сидел старик с поджатыми под себя ногами, сгорбленный, с низко опу щенной головою. Я снял верхнюю одеж ду и, усевшись возле печки, приготовил ся слушать. — Эко беда, годы съели память, как огонь сухую траву, — произнёс Семён Григорьевич скорее с досадой, чем с со жалением . И снова тишина. Кто-то громко потя нул губами из кружки горячий чай. Кто-то вздохнул, пошевелился. Я под бросил в печку дров. Ярко вспыхнувшее
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2