Сибирские огни, 1955, № 5

В оживлённой шумной беседе Ермак, прищурив глаза, говорил воеводе: — Полночь уж. Назавтра поране сгружать вели струги. Гудит Иртыш, льдом всё перекарёжит, а добро на дно унесёт. Волховский спокойно отозвался: — Пусть отсыпаются; всё, что было, — при нас, а ладьи и на берег вытащить можно. — А хлеб, а крупа, а соль? — Не грузили мы запасов, да и к чему они тут! Сказывали, реки изобильны рыбой, мясного — через край... Сибирь! Лицо Ермака побагровело, задышал часто-часто — на сердце за ­ ныло. Но промолчал. Отгуляли встречу, и невесёлыми разошлись атаманы из-за столов. Каждый думал сейчас горькую думу: «Как проживём зиму? Запасы оскудели, на своих еле-еле хватило бы, а ноне ещё триста ртов прибыло. Ух, беда!» Воевода Семён Дмитриевич легко относился ко всему, успокаивал Ермака: — Потерпи, обживутся стрельцы, — прогонят татар! Атаман укоризненно покачал головой. Кто-кто, а он знал этот су­ ровый край и вражескую «жесточь»! Карача, оставив Кучума, — самому мерещилось быть ханом, — как зверь, рыскал по улусам, поднимал татар. Его рассылыцики, воору­ жённые луками, мечами, беспрепятственно разъезжали хпо сибирским просторам. Они проникли далеко на север, — подбивали на мятеж и остяцкого князьца —■Гугуя, и пелымского Аблегирима, и князя Агая с братом Косялимом, и кондского князя Алачу. Карачовы отряды появ­ лялись на дорогах и убивали всякого, кто не хотел идти с ними против русских. Снега выпали глубокие — верблюду по ноздри. Пешему не пройти, конному не проехать. Только на лыжах да на олешках пробежать. Скудные запасы пришли к концу: сусеки в амбарушках опустели. По­ следнее делили честно. Ермак сам приглядывал за всем — отбивал напрочь воровские руки. Сам ел столько, сколько казаки. Крепился, хотя тёмные тени легли под глазами. Из остатков ржаной муки делали болтушку. Князь Волховский безропотно ел и тяжко вздыхал. Декабрь был на исходе, дни стали — с воробьиный клюв. Поздно светало и рано темнело. В ночном мраке в небе играли сполохи. Умер от истощения первый казак. Его уложили в тяжёлый гроб, рубленый из лиственницы, и молча провожали до могилы. Иссякли последние запасы пищи; в закромах начисто вымели и съели мучную пыль. Стали резать коней, — жалко и непривычно было. Казаки ели безропотно, а московские стрельцы наотрез отказались. — Умрём, а махан жрать не будем! Не басурмане мы! Три дня терпели, а на четвёртый и они поступились обычаем, — стали есть пенную кобылятину. Но и коней скоро всех прирезали, а голод не отступал. В январе задули пронзительные холодные ветры, весь Искер заметало глубокими сугробами. Ночи пошли непроглядные и тре­ вожные. Пылали яркие сполохи. Голодные люди, с глубоко запавшими мутными глазами, с трепетом взирали на торжественные переливы кра­ сок в небе и считали их за дурное предвестие. Казалось, что необъятное полотнище с кистями свисало с невидимого небесного свода, плавно колебалось, развёртывалось и переливалось всеми цветами радуги. Однажды Ермак заявил: — Нет привычной животины, будем есть собак!