Сибирские огни, 1955, № 5

ры и раскидистые лиственницы с густозелёной хвоей. Утро начиналось их весёлым шумом. Всходило солнце,— и рощи, и перелески, и заросли на речке Сибирке оглашались неумолкаемым пением птиц. Воздух пропи­ тался запахом смолы, сырости и прелых мхов. Маленькая, тихая Сибир­ ка в эти дни могуче гремела взбешенными талыми водами, которые вры­ вались в Иртыш. На перекатах нерестовала рыба, началось движение зверей. Всё наливалось силой, цвело, пело, кричало и будоражило кровь. Казаки ходили, словно хмельные. Хотелось большими сильными руками переворошить всю землю и дремучую тайгу. В могучем казацком теле проснулось озорство. Оно, словно пламень, зажигало неспокойную кровь. Когда на землю падали мягкие сумерки и появлялась первая звез­ да над Искером, иные тайно перелезали тын и уходили в становище ос­ тяков, другие пробирались в кривые узкие улочки и находили свою уте­ ху в глинобитных татарских мазанках. Ермак хмурился: «Разомлели казаки, под вешним солнцем. К добру такое не приведёт!» Пятидесятник заломил шапку, непонимающе-весело взглянул атама­ ну в лицо. — Да нешто это блуд? Это самая большая человеческая радость. Весна, батька, своё берёт. Как не согрешить! — он сладко потянулся, в глазах вспыхнули шальные искорки. «Это верно, весна горячит кровь, зажигает тоску»,— подумал Ермак и почувствовал, как знакомое извечное томление растекалось по жилам. Он ещё больше нахмурился и властно сказал Брязге: — Так-то оно так, да где на сердце жёнки да плясы, одна беда! С невинным видом Богдашка пожаловался: «Татарки сами сманыва- ют, где тут против них казаку устоять!» — Знаю твой нрав. Гляди, ласун, сам плетью блудный дух из тебя вышибу! — пригрозил атаман. Брязга нахально выпучил весёлые глаза и перекрестился: — Вот те крест, батька, как за горы закатились, ни до одной не ка­ сался! Ермак улыбнулся. — Будет тебе врать! Часа не проживёшь... . —• Эх, батька, батька, силён и строг ты, оттого сильны и мы — каза­ ки. Но то пойми, у каждого человека своя радость: один на свирели до утра проиграет, другой от песни млеет, но краше всех, милей всего на свете :— любовь! Горишь весь, а в сердце радость волной хлещет... Однажды прибежал к Ермаку немолодой татарин в потёртом синем халате. — Бачка, бачка! Обереги, беда большой наделал твой казак. Атаман неторопливо подошёл к жалобщику, пронзительно уставил­ ся в его чёрные глаза. — Чего орёшь? Что за беда? С крылечка спустился казак Гаврила Ильин. — Известно чего кричит, кочет в его курятник забрался... Ермак повернулся к казаку, и тот смолк. — Рассказывай, Ахмет. Ты кто, что робишь? — спокойно предложил атаман. — Медник, бачка. Кумганы, тазы делаем. Твоя человек моя дочь обнимал. Идём, идём, сам увидишь... — Ильин, приведи блудню и девку! — Плохо, плохо... Сам, иди сам,— низко и беспрестанно кланяясь, просил татарин. — Тут судить буду! Эй, Артамошка, ударь сбор! — крикнул он ка­