Сибирские огни, 1955, № 5
нов, учинили пролом, в который устремились татарские наездники. З а лязгали сабли, — бились насмерть, резались ножами. Вздыбленные кони •подминали и топтали людей. Не страшась ни сабель, ни копий, ни кон ских копыт, чердынцы отбивались дубьём, топорами, баграми стаскива ли всадников с коней и палицами добивали их. Воевода, размахивая ме чом, появлялся среди защитников и взывал: —• Бей ворога! Руби супостата! Разгорячённый, распалённый удальством, он с великой силой опус кал меч и крушил вражьи головы. Много конников полегло у пролома, мало спаслось бегством. На прасно Кихек бросался сам в драку, толпы обезумевших людей увлекли его к реке, над которой стлался дым от пожарища. Багровое солнце мед ленно опускалось в синие клубы и меркло... Затихла парма, — глухая тайга с непроходимыми трущобами, страшными зыбкими болотами, таёжными озёрами и безымёнными ручья ми. Лес вплотную подошёл к Чердыни, вот рукой подать. Давным-давно погас закат, и над распаханными полями и раскорчёвками всё ещё стру ится призрачный свет и не хочет уступить место темноте. Парма и берега Колвы как бы затканы серебряной дымкой. Кихек сидел у погасшего костра и думал: «Сожгу русский город и пройду землю из края в край...» Но гордые мысли не отогнали беспокойства. Он прислушался, — ла герь затих. Воины его спят, как звери летней порой, где повалил сон. Парма не шелохнётся, не тряхнёт ель косматой лапой; на быстрой Кол- ве мелкая поблёскивающая рябь да редкие чуть слышные всплески: на переборах играют молодые хариусы... «Нет, это не хариусы, человек идёт!» — догадался Кихек, быстро вскочил и лёгкой крадущейся поход кой подобрался к тальнику и заглянул сквозь кружево листвы. Перекат осторожно переходила девушка, — рослая, могучая в груди, смуглая от загара. Студёная быстрая вода кипела у бронзовых икр. Она шла ловко, быстро.. Кихек выхватил стрелу, натянул тетиву. — Стой, баба! — закричал Кихек и бросился к ней. Девушка крикнула и бросилась бежать. Кихек перенёсся через тальник, оленем кинулся в реку и настиг бег лянку. Она отбивалась, кусала его руки, но пелымец был силен и, по смеиваясь, скрутил ей руки. — Теперь ты будешь наша. — Уйди, страхолютик, уйди! Николи не дамся! — в ярости закрича ла пленница. Кихек скалил зубы. «Так всегда бывает первое время, а потом даже дикий*олешек ста новится покорный», — самоуверенно подумал он и потащил её к костру. ...Серебристое сияние северной ночи угасло, начинался день, когда вздремнувший воевода открыл глаза. С дозорной башни прибежал за пыхавшийся стрелец и оповестил: — Пелымец опять у врат, а с ним — девка! Хочет с тобой, воевода, говорить! Перепелицын напялил кафтан и пошёл за дозорным. По скрипучей лестнице воевода поднялся на вышку. И впрямь — на дороге конный князёк, а за седлом на аркане девка. — Ты кто? — крикнул ей воевода.' — Нагишская... Бегла упредить починок, чтобы уходили в парму. Кихек дёрнул аркан, девушка охнула, притихла. Стояла она грустная, в глазах её сверкали слёзы. Кихек крикнул воеводе: ■
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2