Сибирские огни, 1955, № 5

будничный, сугубо штатский по виду и в то же время он энергичен, целеустрем­ лён, внутренне организован. В выделе­ нии каких-то мелких бытовых деталей в образе Пеклеванова Вс. Иванов пере­ кликается с А. Фадеевым. Левинсон в «Разгроме» также был сознательно ли­ шён автором того «высокого» пафоса, того «постоянного» героизма, которым грешили в своих произведениях многие, писавшие о гражданской войне. Писа­ тель нигде не сбивается на декламацию. У него Пеклеванов, профессиональный революционер, коммунист, привык изъ­ ясняться точно и кратко. «Мне много го­ ворили хорошего о вас, Никита Егорыч. Извините, нам нужно спешить. Я буду откровенен и краток... Одним словом, Ни­ кита Егорыч, сейчас нам нужна ваша помощь...» А затем и совсем обыденное: «Папиросы всегда дома забываю... Вот револьвер взял вместо портсигара». И тут же формулировка, простая и ясная, самого важного, имевшего громадное зна­ чение для Вершинина: «Я беру на себя ответственность сказать, Никита Егорыч, что выступление вашего уезда будет толчком для нового восстания рабочих в городе... Самое страшное в нашем деле— сомнение... Идите и не сомневайтесь». Даже тогда, когда он приходит к чрезвы­ чайно важному решению, он не говорит громких слов. Героическое, высокое не в его словах, как и у фадеевского Ле­ винсона, а в делах и поступках: «Я ос­ таюсь в городе», «Я приду, живой или мёртвый, в железнодорожное депо». Важнейшие решения эти он приводит в исполнение настойчиво, решительно, смело, несмотря на очевидную опасность: за его голову объявлена в городе боль­ шая награда. Не случайно Вершинин на­ зывает его «верным человеком», вспоми­ нает его слова в трудную минуту, стре­ мится помочь ему делом. Любопытно авторское объяснение это­ го образа, сделанное в 1948 году в вос­ поминании о Хмелёве, первом исполни­ теле образа Пеклеванова. «Когда я писал Пеклеванова, мне представлялся спокойный, плавный, ме­ тодичный в своих расчётах и словах че­ ловек. Это — колоссальная воля боль­ шевика, которая влечёт за собой кресть­ янский, стихийный дух Вершинина, заставляя эту бешеную натуру сдержи­ вать себя, заставляя думать и решать сложные военные и политические зада­ чи, заставляя учиться. Эта огромная во­ ля без особого напряжения ломает «сверхволю» капитана Незеласова, ко­ мандира бронепоезда, раскрывая перед ним всю трагедию его существования. Но так как мне претил фальшивый пафос и декламационность тогдашних пьес, изображающих гражданскую вой­ ну, я решил сделать Пеклеванова воз­ можно более обыденным. Отсюда — ка­ рандаш, забытые спички, забытые папи­ росы, размышления о китайском платке и прочие мелочи. Написав это, я испу­ гался. Конечно, я верил в МХАТ, но всё же, естественно, являлось опасение, как бы обилие мелких деталей не уменьшило обаяния и широту образа большевика, не придало ему излишней холодности. Увидев Хмелёва на сцене, я понял, что опасения мои были напрасны. Обыденность Пеклеванова была дове­ дена Хмелёвым почти до эпических мас­ штабов, и эта эпичность ие только не уменьшила образ большевика, но не­ обыкновенно возвысила его. Для меня он был воплощением целого исторического периода, и притом таким воплощением, о котором я и мечтать не мог»>. Авторское разъяснение замысла обра­ за Пеклеванова и передача того впечатле­ ния, которое произвёл в этой роли ар­ тист необыкновенного дарования Хме­ лёв. интересны тем, что впоследствии — в 1952 году — Вс. Иванов создаёт новую редакцию пьесы «Бронепоезд 14-69». Образ Пеклеванова, а вместе с ним и Вершинина получает в пьесе некоторое уточнение, и теперь можно заметить, что в тексте первой редакции не всё соответ­ ствовало этому замыслу и далеко не каждый артист сумел бы отыскать в нём то, что нашёл и пронёс через весь спек­ такль Хмелёв. Однако несомненен также тот факт, что в Пеклеванове уже содер­ жалось всё существенное, нужное для реализации этого замысла. Пеклеванов человечен. В этом его обаяние и привлекательность. Он убеж­ дён в конечной победе революции, но лучше других знает, что для этого нуж­ ны труд, борьба, жертвы. Он сознатель­ но идёт и на борьбу, и на жертвы, так как в этом видит смысл своей жизни, своё счастье: «В какие счастливые вре­ мена мы с тобой живём!» — восклицает он. Ощущением счастья, «упоения в бою» и продиктованы его гордые слова: «Для меня нет смерти». Этого не хотели в нём заметить те, кто в убеждённости Пеклеванова, в его вере в торжество ре­ волюции видели лишь обычную «желе- зобетонность». В Пеклеванове, писали они, есть «отрешённость от всего лично­ го, аскетизм», или убеждали, что в пье­ се «живёт он, как некая абстрактная идея»2. На самом же деле в пьесе Пек­ леванов раскрыт как характер скромно­ го, но беззаветного борца-коммуниста. Уже в первом действии пьесы Пекле­ ванов выступает в нашем представлении как человек незаурядной энергии: он бе­ жал из тюрьмы. Этим, собственно, начи­ нается драматургическое действие в пьесе. Бегство Пеклеванова из крепости взволновало буквально всех. 1 Вс. И в а н о в . Повести, рассказы . Вос- п о -ин ани я . Сов. писат. М. 1952 г., стр. 315 —316. 2 3. Ч а л а я . Оборонная драматургия . Искусство. М. 1935 г., стр . 74.