Сибирские огни, 1955, № 5

дробит тупой стороной ножа бедренную кость, разогретую на углях, смачно со­ сёт душистый мозг. — Вода не любит мягкое дно, желу­ док — пустоты,— говорит он, поймав на себе мой взгляд. — Пошто не ешь? — Подожду, ещё не сжарилось. — Эко не сжарилось? Горячее сырым не бывает, — ответил он, поднося ко рту мясо. Я уснул, не дождавшись конца трапе­ зы, но холод прервал мой сон. Бесшумно падают на лес пушинки снега. Огонь уже доедает головешки. Семён Григорьевич, наконец, вложил нож в ножны и отодви­ нул от себя чашку с костями. Не вставая, достал бердану, разрядил её и гильзой выбил глубокий кружок на ложе рядом с такими же кружочками. Я встал, по­ правил костёр и подсел к нему. — Почему не спишь, Семён Григорь­ евич? — Зачем сон, если есть жирное мясо. — Ты, кажется, на ложе кружочками обозначаешь убитых сокжоев? — спро­ сил я, показывая на свежую метку. — Эге. А крестиком — медведя, точ­ ками — кабаргу, троелистом — сохатого, восьмёркой — барана. Каждому своя мет­ ка есть. Этот сокжой жирный, его метка глубокий. Прошлый раз убил худой, старый, смотри его метка — мелкий. Тут всё хорошо написано, читай, — сказал он, подавая мне бердану. До вчерашнего дня я не придавал ни­ какого значения меткам на ложе, но те­ перь меня обуяло любопытство. За кру­ жочками, восьмёрками, чёрточками я ви­ жу полчища зверей, добытых Семёном Григорьевичем за долгую жизнь. Здесь полный перечень парнокопытных и круп­ ных хищников, обитающих в этом крае. По меткам легко узнать, какой зверь был предметом большего внимания охот­ ника и какой редко попадался ему. Вре­ мя, конечно, кое-что стёрло из давниш­ них меток, но то, что дорого хозяину,— реставрируется им, оберегается, как драгоценная запись. Рассматривая ло­ те, я заметил, что крестики, обозначаю­ щие убитых медведей, за очень неболь­ шим исключением, вырезаны чётко и глубоко, тогда как три четверти пометок о добытых сохатых сделаны мелко. Точки же — условный знак кабарожки,— коли­ чество которых, трудно подсчитать, так их много на ложе, выдавлены одинаково не глубоко. Если Семён Григорьевич в течение многих-многих лет, ведя учёт своих удач, соблюдал условные обозна­ чения, о которых он говорит, то какой же интересный документ — записи на ложе его ружья! — Почему ты убивал больше жирных медведей и худых сохатых и не добыл ни одной сытой кабарожки? — спросил я старика. — Эко не знаешь! Сохатый в году только три месяца жирный бывает, как время гон придёт — сразу сало теряет. Зимой ево всегда худой. Медведь совсем не так, девять месяцев жирный, только время комара худой ходит. А кабарожка постоянно худой, и летом и зимой, сала никогда нету, всё бегает да бегает. По­ нял? Смотри, тут всё правильно писал,— сказал Семён Григорьевич, показывая на ложе. Он расстелил близ огня шкуру убито­ го сокжоя, подложил в голову котомку, на один край лёг, вторым укрылся, и вздох, полный удовлетворения, вырвал­ ся из его груди. Через две минуты ста­ рик уже храпел. Я подложил в костёр дров, выпил кружку чаю и тоже уснул. На охоте сон чуткий. Тело вроде отды­ хает, а слух начеку. Где-то ухнул, осе­ дая тяжёлым пластом, снег. Вскрикнули разбуженные кукши, ещё. с вечера сле­ тевшиеся к мясу. Я поднимаюсь. Семён Григорьевич, склонившись над вертелом, доедает вчерашнюю мякоть. Брусничным соком наливается заря. На мягком снегу — ночные следы. Не­ известно, кто и как разнёс по тайге весть о гибели старого сокжоя. У его останков уже наследили колонки. Вот один из них гнался за горностаем: два—три прыжка, лунка в снегу, капля крови. До утра объедалась мягкими рогами лиса — тоже понимает вкус! Мы складываем мясо на свежий снег, прикрываем его шкурой, а поверх набра­ сываем копну еловых веток. Над наши­ ми головами прошумел крыльями ворон. Он уселся на вершине сухой лиственни­ цы и поднял крик на весь распадок, словно оповещая сестёр, братьев, даль­ них родственников о предстоящем пире. •— Тьфу, дурак! Сам бы ел да помал­ кивал, дольше хватило бы, — говорит, хмуря брови, старик. Он снял с себя нательную рубаху, из­ рядно пропитанную потом и дымом кост­ ра, засунул её под ветки, поближе к мясу. — Зачем оставляешь? — удивился я. — Эко не знаешь. По крику ворона медведь легко нашу добычу найдёт, по­ нюхает, да подумает, что тут человек ле­ жит, удирать будет. Понял? Перед тем, как тронуться в обратный путь, Семён Григорьевич сделал затёс на ели, под'которой ещё догорал костёр, вбил гильзу в обнажённую древесину и сложил у корней кости. — Когда-нибудь люди придут сюда, увидят гильзу, кости, догадаются, что тут была удача охотника,— пояснил он, не дожидаясь моего вопроса. Лыжи бесшумно скользят по мягкой перенове. Старик шагает легко, сегодня он по-праздничному весел. Ночной ко­ стёр, сладкий отварной язык сокжоя, вперемежку с горячей мякотью, тёплая постель под шкурой только что убитого зверя не часто бывают в тайге. О чём напомнила ему эта ночь, где побывал 9*