Сибирские огни, 1955, № 5
— Как думаешь, где удача наша, на этом следу, или вчерашний искать бу дем? Однако медведь быстро ходи, — сказал Семён Григорьевич, и в тоне его голоса прозвучала неуверенность. — Ты сегодня проводник, твоя и удача. Веди, куда хочешь. Он снял шапку и в раздумье почесал затылок. — У сокжоя язык сладкий, что све жее масло, да его всего на один раз, а у медведя много пахучего сала. Что лучше? —• и старик, пожевав пустым ртом, махнул рукой в сторону убежав шего следа. — Однако догонять будем. Он приторочил к котомке свою ста ренькую дошку, и мы тронулись мед вежьим следом. Тучи, громоздясь у гори зонта, заслоняют свет появившегося солнца. Ночной холод всё ещё сторожит наст. Идём натужно. На верху отрога остановились. Семён Григорьевич приложил ко лбу ладонь правой руки, долго смотрел в сторону следа. — Однако ходко пошёл. Где-то корм с осени остался, туда идёт, ближе не остановится. Не догоним. Мы ещё с минуту постояли, поговори ли и свернули по отрогу на север. Ветер, разгребая тайгу, прерывисто шумит по распадкам. На край тучи вы лезло приветливое солнце. У старика отмяк голос. От раскрасневшегося лица отскакивает холод... Глаза жадно шарят по редколесью, по лощинам. Но нигде ни единого живого существа. Отрог привёл нас к пологой вершине. Как только перевалили её, увидели три следа сокжоев. Звери направились в правый пологий распадок, затянутый редколесьем и небольшими марями. Се мён Григорьевич внимательно осмотрел и ощупал следы: — Две матки и молодой бычок, — "сказал он. — Крепкий. Вечером прошли. Сокжой это время открытых мест дер жится. На болотах, марях мельче снег, легче копытить. Смотреть надо, однако, звери тут близко кормятся. Только я ду маю, матка сейчас стрелять нельзя, стельная, а молодой бык худой, — и он, помолчав, добавил: — Когда мяса нет, и обглоданная кость — находка. Пойдём, ничего, что худой. Прошумели лыжи по склону, завилял наш след по лесу. Семён Григорьевич у ключа боком протащился сквозь чащу, и вот мы уже на мари. — Давно натоптали, видишь, следы перепутались, мох искали, — говорит старик, вытягивая шею и с любопытст вом осматривая местность. Метров чепез двести встретили ещё один след. Широкие, тупые копыта глу боко продавили снег. Шаг у зверя спо койный, размашистый. Семён Григорье вич издали определил, что это шёл вче рашний бык-сокжой, что-то прикинул в 9. «Сибирские огни» № 5. уме, затем вытащил из чехла бердану и перекинул через плечо. — Когда прошёл? — спросил я шёпо том. Старик удивился. — Эко спрашиваешь, смотри, ево копыта хорошо отпечатались, значит, шёл по мягкому снегу вечером. Сюда на марь пришёл после тех зверей. Видишь, он придавил копытом след матки? Перед ний никогда не наступит на след задне го. Как не понимаешь?! Нужно один раз посмотреть, чтобы всё понять и другой люди не спрашивать... Старик долго качал головой, удивля ясь, как можно не разобраться в таких ясных росписях на снегу. На краю мари звери густо наследили, истыкали снег мордами. — Однако промялись, где-то близко жируют, — шепчут про себя губы стари ка. Он подошёл к тонкому пню, бесшум но свалил его, разломил и набрал в кар ман сухой трухи. Попробуй, узнай, для чего ему понадобилась гнилушка? Но, чтобы не разочаровать Семёна Григорье вича, я делаю вид, будто всё понимаю. Идём дальше. До чего осторожно кра дётся старик между стволами деревьев и, приподнимаясь по-рысиному, беспокой но озирается по сторонам! Вперёд подви гается, мягко прижимая лыжами снег. Я копирую его движения. Вот мы и у верхнего края мари. Се мён Григорьевич укорачивает шаг, чаще припадает к деревьям. Сгорбилась кост лявая спина, сузились глаза. — Тут ночевали, — шепчет он, пока зывая на свежие лёжки и копанину, а сам, как коршун, вертит головой, сто рожит местность. Вдруг он поднял с земли пучок ли шайника, вырванного копытами зверя, осмотрел, подул на него, и я увидел, как сухие кристаллики снега на нём сверну лись в крошечные капельки влаги. — Сейчас кормился, видишь, снег на ягеле ещё не успел растаять на солнце, — сказал он, подавая мне ли шайник. Какая наблюдательность у этого чело века! — Однако зверь другой сторона мари стоит, — продолжал Семён Григорьевич, заметно оживляясь. Он достал из карма на горсть трухи, бросил вверх. Окрасил ся воздух коричневой пылью, которая медленно стала отдаляться от нас вниз по распадку. В той стороне были, по мнению Семёна Григорьевича, и сокжой. — Скорее уходи, зверь почует нас,— засуетился старик, бросаясь к ключу. Размякший снег глушит шорох лыж. Старик стороной обходит марь, но не упускает её из виду. По-юношески легко скользит он между деревьями, ныряет под ветки. На пригорке задержались. Семён Григорьевич снова бросил в воз дух горсть трухи.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2