Сибирские огни, 1955, № 5
до мною треск, удары тяжёлых крыльев о ветки, и чёрная тень, оторвавшись от лиственницы, скрывается в темноте. — Фу, чёрт...— произнёс я то ли в адрес вспуганного глухаря, то ли доса дуя на себя. Взбираюсь на гребень и замираю, прислонившись к берёзке. Алеет мут ный восток. Пугливо расползается тьма. Робкий свет прорезает редколесье. Про шумел предрассветный ветерок, ласково коснувшись вершин деревьев. Зашепта ли о чём-то шаловливые ели, а ветерок уже далеко впереди... Как хорошо ды шать в это весеннее утро1 А песни множатся. Вот слева внизу тихо прощёлкал глухарь, как бы на страивая свой голос, другой ответил с гребня, третий как-то сразу азартно за пел дальше... Иду на ближний звук. Ищу глазами птицу, знаю, она где-то близко. Вот, ка жется, что-то чернеет на далёкой лист веннице, шевелится, увеличивается. — Тра-та-та... Тра-та-та... Тра-та-та... — послышалось вдруг. Я жду. Но почему-то песня льётся од нозвучно, не заканчивается бурным и страстным шипеньем, когда глухарь на несколько секунд становится слеп и глух, позволяя охотнику сделать два-три прыжка к нему. Тут только я догадался, что имею дело с каменным глухарём. В его песне нет этого колена. Но всё же решаюсь подойти к птице. Осторожно крадусь по снегу. Всё яснее голубеет не бо. До глухаря уже недалеко. Он чётко выкроился пышным силуэтом на фоне раскрасневшейся зари. На «полу» квох чет копалуха. Она бесшумно перебегает от певца к певцу,— до того хорошо все они поют. Делаю ещё несколько шагов, но пре дательский наст выдаёт меня: ближний глухарь внезапно смолк, сжался и насто рожённо повернул ко мне красноброзую голову. Я замер. Чувствую, за мною сле дит пара острых глаз. Глушу дыхание, бсюсь пошевелиться. Медленно тянутся минуты. Горит полнокровная заря. Рас ползается тьма, пропуская сквозь верх ние кроны деревьев утренний свет. Где-то далеко-далеко в глубине леса рождается гул и, точно шум прорвавшейся воды, приближается, ширится и, не слабея, проносится дальше. Глухарь не выдер живает поединка, видно, непосильно ему молчание. Он вытягивает чёрно-сизую шею, надувает зоб и веером распускает приподнятый хвост. Потом отбросил кверху голову, дважды щёлкнул и стал плавно раскачиваться на тонком сучке, как бы набираясь сил. Ещё щёлкнул, больше напыжился, и полились без пере рывов горячие живые звуки брачной пес ни. Глухарь поёт долго, величаво, сдер жанно царапая сучок острыми концами крыльев. В момент, когда певец зачастил свою трель, я осторожно шагнул вперёд. Глу- 8. «Сибирские огни» № 5. харь дрогнул и смолк. Он повернулся к заре, хлопнул могучими крыльями и скрылся за курчавым краем леса. Утро в полном разгаре. Я приседаю на валежину, чтобы прийти в себя после неудачи. Всюду на вершинах лиственниц виднеются, словно резные, силуэты то кующих птиц. Встаю и снова крадусь между стволами деревьев к ближнему глухарю. Гремит под лыжами проклятый наст. Опять слышу удары крыльев о вет ки и торопливый взлёт. Какая досада! Неужели придётся вернуться в лагерь ни с чем? Выхожу на гриву. Далеко на востоке вдруг сверкнуло солнце, и яркие лучи света пронизали лес. Слева на дне лога вижу продолговатую полоску заледене лой мари, окружённой редкими низко рослыми елями. Что-то там вроде ше вельнулось по закрайку: чёрное, боль шое. Кажется, медведь! Вот он выходит на лёд, осматривается и идёт через марь. Странно: он то подпрыгнет, слов но спутанный, то начинает проделывать какие-то непонятные движения, будто только что вылез из берлоги и размина ет давно бездействующие ноги. Но рас сматривать некогда. Мгновенно созревает решение: опередить его правым распад ком и на гриве подкараулить. Расстёгиваю телогрейку, так легче ды шать, затягиваю йотужё пояс и свали ваюсь в ложок. Рванулся из-под лыж снег. Замелькали лиственницы, приземи стые ели, кусты. На ходу сую в левую руку две запасные обоймы мелкокали берных патрончиков. Впереди вижу на «полу» расфуфыренного глухаря. Он па радно поёт, чертит крыльями жёсткий снег. Лыжи несут меня дальше, сейчас не до него! Вдруг слышу, будто где-то про лаяла собака. Сдвигаю пятки внутрь, круто скашиваю лыжи, останавливаюсь. Действительно, за гривой, где видел зве ря, какая-то собачонка лает писклявым голосом. Это не Кучум и не Бойка. Отку да же она взялась? Разве Лебедев при ехал? Но и у его собаки Берты не такой голос. Бегу дальше. Слух ведёт меня на лай. Вот я и на гриве. Подкрадываюсь к толстой лиственнице и смотрю вниз. Воз ле зверя собачонки не видно, а лай слы шится ясно. Всматриваюсь в редколесье, поблизости тоже никого нет. «Что за ерунда?!» — думаю, а сам не выпускаю из поля зрения зверя. Он всё так же по- смешному подпрыгивает, подвигается ко мне. Между нами на ветке сидит глухарь. В лесу совсем светло. Появляется солн це. Где-то далеко забавляются криком куропатки. А собачонка всё лает и лает, вроде и скрыться-то ей негде, а не вид но. Замечаю что-то странное и в фигуре медведя: сам короткий, а зад высоко при поднят: и мех очень уж светлый. Зверь, приблизившись к глухарю, вдруг под нялся на задние лапы, выпрямился... и до слуха долетел выстрел. Глухарь, ло мая ветки, упал на снег. Я рассмеялся.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2