Сибирские огни, 1955, № 4
вперёд. Прошли мы много, перестрадали больше того. Прямо скажу, ж алко так, зазря от думки своей отказаться. Можно ли труды наши рат ные скинуть со счёта? Не выходит это! Утвердить наше дело надо! Но сейчас меня гложет другая думка! Пусть скажет атаман Ермак Тимо феевич, чьё мы дело вершим! Строгановых — купцов, иль нашинское, казачье? — Пусть скажет! Говори, батько! — откликнулась сотня голосов. Ермак снова вышел на круг. Помедлил. Суровым внимательным взором оглядел воинов. Казаки терпеливо ждали. — Что сказать вам, браты? — прищурив серые глаза, сказал он. — Не думал я о ваших слабостях, не чаял я, что и некоторые атаманы р а з деляют их. Рано, казаки, на полати к ночлегу запросились! И можно подумать, вот вернёмся мы за Камень и ждут нас там тёплые избы и пироги с рыбой. А жёнки все очи проглядели, нас ожидаючи. Ух, и обни- мать-целовать будут! — Он раскрыл глаза, наполненные гневом. Смело и упрямо выкрикнул: — Слабодушные! Поглядите честно, что ждёт нас за Камнем! Виселица да плаха! Обнимет вас не жёнка, а петля пенько вая, крепкая, а кому и топором башку оттяпают. Где вы, казаки, да кам ские солевары, которые били врага на смерть и, попирая опасность, плы ли мимо Долгого Яра, с Маметкулом бились у Бабасанских юрт? Не ви жу я своих братов-казаков. Не узнаю их. Растеряли они храбрость, дер зость, удаль казацкую! Испугались хана и завыли от трусости, как че- калки в степи. — Ты, батько, не гневи нас! — выкрикнул Д ударёк и упрятался за широкую спину Трофима Колесо. — Не лукавь! — обернулся казак и схватил горластого за плечо .— Говори в лицо, а не шипи змеёй! Черноглазый Дударёк вспыхнул, сгрёб шапку и ударил её об землю. — Батько', в чём нас коришь? — со страстью спросил он. — Аль мы тебя не любим. В походах ты не хоронился за наши спины. Мечом да уменьем сам прокладывал дорожку встречь солнцу! Не к дыбе и ко лесу ворочаться нам, а туда идти, где казачью славу подымем на ве ки веков. Браты, так ли сказано? — жарким взглядом обежал он то варищей. — Любо сказано! Ой, любо! — отозвались на майдане. — И мне любо! — приветливо сказал Ермак и продолжал: — Р а дуюсь, что заговорила совесть. Вспомнили, браты, как татарские ханы терзали Русь? Спрашивал Иванко Кольцо, а через него вся дружина, чьё мы дело вершим? Разве не видите вы, куда мы гнём? Все мы люди русские, и в каждом из нас накопилась обида горькая на ханские люто сти. Пусть теперь отольются Кучуму сиротские слёзы. Зову вас, донские казаки и камские солевары, не на бесчестье, а на дело великое. И у сы нов и у дальних правнуков в доброй памяти останемся. Одна у нас доро га, — на Искер! — Он огляделся и решительно закончил: — Казачья клятва от века нерушима. Слушай, войско, выжидать больше нечего. Коли хан сюда не идёт, значит нет у него веры в свою силу. Мы сами ударим на супостата! — Любо, батька, — заорали сотни сильных глоток. — Любо! — А коли любо, ночью на струги и на тот берег! На хана! — На хана! На К у ч у м а ! — подхватило всё войско. Ермак низко поклонился кругу и сошёл с возвышения. Спускались сумерки, по Иртышу ходили грозные седые валы. Старый кормщик Пи мен голосисто повелевал гребцам: — Крепи, молодцы, снасти! Теперь плыть недалече, но гляди-погля- дывай. Быть буре!..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2