Сибирские огни, 1955, № 4

— Всё-то ты знаешь, расстрига. Хоть с неба и не валится рухлядь, но соболей там, видать, бесчисленно. И выходит, браты,— мы у врат Лукоморья. Эх, Сибирь-матушка, Кучуму ли тобой владеть? Тут надо хозяину умному, зоркому,, смелому. На верной дорожке стоим... Всё осознавалось смутно, в тумане ещё леж ала неведомая страна, но сердце к ней тянулось неодолимо. Чего только о ней не сказывалось, выходит нет дыму без огня. — Батька , — поднялся со скамьи Колесо. — Прошли-переведали мы много, не отрекёмся от своего. Пойдём в заветную землю, может, там жаркое счастье для русского человека схоронено?— Голос казака зву ­ чал душевно, и чуялось, что идёт его слово от сердца. Манит его думка о Лукоморье, не даёт покоя. В избе стало душно, по бородатым лицам катился обильный пот. Хотелось долго слушать о Лукоморье, но давно угасло сказочное сияние и установилась глубокая тьма. С лёгким шорохом падал густой снег. Казаки разошлись по землянкам, и каждый унёс свою заветную думку. Хантазей, лёжа на полатях, вспомнил Алгу: «Вот поплосу отыла и выкуп за неё дам. Заживу с женой!». Здоровый сон смежил ему очи, а он всё ещё улыбался — чудилась ему крепкая, проворная Алга с ожерельем из волчьих зубов. 5 Ермак сидел у оконца, затянутого рыбьим пузырём, и услышал ше­ поток. Он узнал голосок Мулдышки. Слова текли ослюнявленные, клейкие. — Незачем брести нам в Лукоморье, коли оно тут рядом. Бегал в пауль, у вогуличей рухляди,— завались: соболь к соболю. А бабы, ух и грязнущие, а ядрёные, не ущипнёшь. Двое других покашливали, молчали. Под ногами заскрипел снег, и всё сразу угасло. «О чём думает Пёсья Морда! — сердито повёл бровями Ермак. — Но кто же с ним уговаривался? — о том атаман так и не дознался. С утра серое небо стало ниже,, задул пронзительный сиверко, пурга началась. Три дня выла, бесновалась метель, глухо шумела тайга. С трес­ ком валились старые лесины. К заплоту казачьего зимовника прибрёл поднятый незадачливым охотником медведь. Закинул лапы и заревел. Дозорный казак Охменя долбанул зверя обухом по башке, уложил. Три дня не было Хантазея, ушёл в тайгу и не вернулся. Горевал Ермак: не погиб ли добрый охотник. На четвёртый день улеглась пурга, засинели снега и неподвижно стояли вековые кедры Кокуй-городка. Ермак вышел на вал и от яркого снежного сияния жмурил глаза. И всё же заметил он, по реке спешит охотник к зимовью. — Хантазей! — обрадовался атаман. Вогул шёл тяжёлым шагом. Не дойдя до тына, упал. — Д а что с ним? — взволновался Ермак и сбежал с тына. — Эй, друг, что с тобой? — заглянул в лицо вогулича и весь вски­ пел: •—■Д а кто тебя так окровянил? — Сыбко казаки манси1 поглабили. Ох, какое голе! Алга, Алга моя! — горестно покачал головой Хантазей. — Кто душегубы, сказывай, я им гдотки перерву! Иуды! — атаман скрипнул зубами. 1 М а н с и — вогулы.