Сибирские огни, 1955, № 4

Мы целиком верим тому, что парк вдруг открыл Ефиму свою красоту, что Ефим стал «удивлённо» рассматривать и нюхать цветы, деревья, что он «сму­ щённо» вспоминает о своих нападках на молодёжь в парке: «Лаялся, как пёс... А чего спрашивается? Темнота». Вот как описан автором один из мо­ ментов всегда таинственного и прекрас­ ного процесса рождения первой любви: «Уже за полночь, и свет в парке вы­ ключили. Тихи белые заросли. Ясно за­ звенела гитара. Едва слышно запела де­ вушка: Что стоишь, качаясь... Песня журчит то с вершин дубов, то со склона обрыва из густых сосенок, а порой чудится, что это через дорожку звучат белые ветви яблонь. Тонкая рябина... В песне трепещет что-то его, ефимово, оно не поддаётся словам, разуму, но сердцу понятно, и сердце распирает ефимову грудь. Неожиданно подходит Варвара, заго­ варивает, и на душе становится легче, веселее. Никуда больше не хочется идти...». Так и не высказал он всего этого Вар­ варе, которая в конце рассказа уезжает к мужу, слесарю, переехавшему из горо­ да в МТС. Но уж никак нельзя сказать, что это чувство «не пригодилось ему в жизни» и что он уходит в последней строчке рассказа, как утверждает В. Со­ колов, «неизвестно куда». Напротив, суть рассказа — в изображении того большого перелома, который произошёл в Ефиме, чей характер раскрыт в рас­ сказе с большой жизненной достовер­ ностью. Смелый, но убеждающий читателя сю­ жетный ход сделал автор, показав не­ ожиданный и, на первый взгляд, пара­ доксальный, результат чувства Ефима к Варваре: он стал гораздо лучше, сердеч­ нее, внимательней относиться к жене! «Ефима внезапно поражает мысль: ведь у неё всю жизнь в душе живёт такое же необыкновенное, что недавно поселилось и в его душе. А он никогда не понимал этого. Грубостью, сухостью обижал в ней то, к чему нельзя касаться». Ефим искренне раскаивается, что всю жизнь прожил душой в стороне от жены. И впервые за всё время работы в папке Ефим ласково предложил пришедшей к нему Анне пройтись по аллеям. Он вёл жену и взволнованно пересказывал ей то, что сам узнал от Варвары недавно. «— Это вот дерево — гингко. Вишь, ка­ кое мудрёное название. Все деревья те­ перь, Нюра, не такие, как прежде. Учё­ ные говорят, что они... Ну, как бы тебе объяснить? Переродились, что ли. Сов­ сем изменились. А вот это самое гингко какой вид имело ещё до появления че­ ловека на земле, таким сохранилось и до наших дней...» Этими словами автор передаёт и важный подтекст. Недаром позже Ефим презрительно заявляет сто­ рожу Бибе, • пустому болтуну и безна­ дёжному лентяю: «— А! Чего с тобой толковать, гингко!»... Вёл он Анну по парку и радовался, что полчаса назад не решился сказать Варваре то, что уже рвалось с губ. ...Неожиданно, но прав­ диво! Но не только в семейной жизни ста­ нет другим Ефим. Он вдруг занялся мучительными срав­ нениями себя со своими знакомыми: Варвара стала садоводом, будет в колхо­ зах сады разводить; сосед Филимон, ку­ старь-сапожник, ушёл в прошлом году на обувную фабрику, а теперь его имя известно всей стране; друг детства Пётр Елезов хорошим трактористом стал, та­ ким, что до него теперь и «рукой не до­ тянешь». А вот он, Ефим,— «не живёт, а небо коптит», ночами сторожит, а днём, отдохнув, торгует кроликами. В финале рассказа Варвара, прощаясь, советует ему учиться на курсах садово­ дов. Сначала он неуверенно ссылается на возраст, а потом задумывается. Заключительные слова рассказа: «Ефим в распахнутом дождевике, с пал­ кой, идёт, как путник, снаряжённый в далёкую дорогу...» — право же напрасно вызвали иронию В. Соколова: «Много­ обещающее многоточие в конце — вот и всё». Нет, не всё! Многоточие в конце этого рассказа действительно обещает много, значительно больше тех жирных «восклицательных знаков», которыми частенько заканчиваются иные прими­ тивные произведения. Ведь читателю ясно: Ефима не назовёшь «человеком- гингко»! Он и з м е н и л с я . Отправившись в очередной обход пар­ ка, Ефим многое обдумает в эту ночь прощания с Варварой, прикинет, как начать жить по-другому, перестать «не­ бо коптить», и в этом смысле он дейст­ вительно снарядился «в далекий путь»! Рассказ «Ночные сторожа» являет собой удачу подлинно художественного изображения жизни во всей её сложно­ сти и без прикрас. Большие вопросы -— и очень по-свое- му — решает И. Лавров в рассказе «Дом среди сосен», почему-то совсем незамеченном В. Соколовым. ...Переполненная радостью, приехала шестидесятилетняя Настасья Ивановна к сыну, которого не видела десять лет. Вызвал её Кирилл «командовать хозяй­ ством», написав, что «купил домишко». З а годы разлуки с Кириллом погиб на фронте второй её сын, Саша, живший с ней до ухода в армию. За плечами На­ стасьи Ивановны — тяжёлая жизнь с пьяницей-мужем, потом горькое вдов- ствц. Была прачкой, поломойкой, ни от какого труда не отказывалась, лишь бы «поднять детей». Жила она у сестры,