Сибирские огни, 1955, № 4

Василий Николаевич бросается к соба­ кам, поднимает Бойку. У неё разорвана грудь. Кучум визжит, царапает лапой воз­ ле уха, из открытого рта тянется кровавая слюна. Мы струним ремнями морду Бой­ ки, укладываем на снег и начинаем опе­ рировать. У меня в шапке нашлась игол­ ка с обыкновенной чёрной ниткой. Игол­ ка с трудом прокалывает кожу, собака визжит, корчится в муках под неопыт­ ной рукой «хирурга». Всё же нам удаёт­ ся в четырёх местах схватить кожу. Ку­ чум отделался только прокусами. Василий Николаевич стал закуривать, я протёр ствол ружья, а собаки, немно­ го успокоившись, стали дремать. Уста­ ли. Шутка ли, поработать сутки у бер­ логи. Медведь оказался крупным и в рос­ кошном «одеянии». Его густая темнобу­ рая шерсть переливалась чёрной остью от еле уловимого ветерка. Короткую шею с лобастой мордой перехватывал бе­ лый галстук. От длительного бездей­ ствия когти у зверя сильно отросли, за­ гнулись внутрь. — Добрая чесалочка, — посмеялся Василий Николаевич, взглянув на лапу. Он не подошёл к зверю и не проявлял сколько-нибудь заметного любопытства. Такое равнодушие обычно овладевает зверобоем после удачного выстрела, ког­ да обрывается вся острота и прелесть зверовой охоты. Хотя на этот раз выст­ рел принадлежал мне, но Василий Нико­ лаевич остался верен себе. Сколько раз я наблюдал за ним. Он давно потерял счёт убитым зверям , схваткам с медве­ дем, добытым соболям. И всё же каж­ дый раз , увидев зверя, он с новой силой воспламеняется страстью следопыта-охот- иика. Тогда для него не существует рас­ стояний, пропастей, темноты, пурги. С лёгкостью юноши он бежит через топ­ кие мари, карабкается по скалам, проби­ рается сквозь стланиковые заросли, не слышит ушибов, царапин на лице. Но вот прогремел выстрел — и всё в нём заглохло. Он превращается в того само­ го Василия Николаевича, который пора­ жает спокойствием, добродушием чело­ века, не способного обидеть и курицу. Уходя за нартами на табор, он сказал, кивнув головой на зверя: — Сало снимайте пластами. Тушу не дробите, разделывайте, как сохатого. В тёплых лучах солнца млела без­ молвная тайга. За горбатым отрогом в глубине долины копился грязный дым, выдавая лагерь. Откуда-то появилась кукша. Попрыгала она по веткам, повер­ тела чубатой головою, поразмыслила и пошла звонить на всю тайгу. —- Кек... кек... ке-ке... Череп и шкура убитого медведя долж­ ны были войти в мою коллекцию, пред­ назначенную для Биологического инсти­ тута Западно-Сибирского филиала Ака­ демии наук. Поэтому первым долгом я произвожу внешнее описание и делаю необходимые измерения, а потом уже начинаю свежевать. Медведь жирный, шкура отделяется только под ножом. Вспарываю брюшину. Вся внутренность залита жиром. Затем переворачиваю тушу вверх спиной и де­ лаю глубокий разрез вдоль хребта. Тол­ щина сала на крестце 55 миллиметров. Это после шестимесячной спячки! Василия Николаевича всё ещё нет. Собаки чутко спят. Разжигаю костёр, достаю записную книжку и, усевшись у огня, записываю события сегодняшнего дня... Василий Николаевич приехал на трёх нартах. Мы разложили мясо, увязали и тронулись в путь. Бойку пришлось нести на руках до реки. Кучум, прихрамывая, плёлся сзади. Над лесом, каркая, лете­ ли к выброшенным кишкам две вороны. В лагере праздник. Все ожили. Даже Афанасий вышел из палатки встречать нас. Он улыбается, болезненно растяги­ вая губы, скованные коркой. Вечер вкрадчиво спускается со скло­ нов гор. Гаснет за горизонтом свет. Испод­ тишка ершится ветерок. На востоке оди­ нокая туча прикрыла космами вершины. Большой костёр ввинчивает в плотное небо сизую струйку дыма. На таганах, в закопчённых котлах варится свеженина, тут же, на деревянных шомполах румя­ нится шашлык. Мы все сидим возле ог­ ня, глотая сочный запах, и следим за Василием Николаевичем — «главным ди­ рижёром». Наконец, ужин готов, и все идут в па­ латку. Старики едят быстро. В левой руке мя­ со, в правой — острый нож. Зубами за­ хватят край куска, чиркнут по нему но­ жом возле губ, глотнут. Руки еле поспе­ вают подкладывать, отрезать. Мясо поч­ ти не пережёвывают. Словно зубы пред­ назначены у них для другой, более слож­ ной работы: нужно ли подтянуть потуже подпруги на олене, развязать узел на ремне, протащить сквозь кожу иголку или что-нибудь оторвать, отгрызть, ■— всё это старики обычно делают зубами. В этой привычке и ловкости, с какой ра­ ботают у них челюсти, есть что-то перво­ бытное, дошедшее до нас из далёкого прошлого. Рядом со мною сидит Семён Григорье­ вич, роясь заскорузлыми пальцами в своей чашке. Мяса много, оно жирное, глаза старика отдыхают, млея над тёп­ лым медвежьим паром. Ест он без хле­ ба, поспешно отрезая и глотая куски. Устанет — передохнёт, отдышится, хлеб­ нёт из блюдца горячего жира, и снова у губ заработает нож. — Эко добро — медвежье сало, сколь­ ко ни ешь — брюху не лихо, — говорит старик, слизывая с блюдца жир. Лиханов от него не отстаёт. Он выса­ сывает из костей сочный мозг, глаза раз­ мякли, посоловели; засаленная бородён­ ка лезет в рот. Афанасий разбинтовался,