Сибирские огни, 1955, № 4
озере льда нет, а птица кочевала. Толь ко люди про время часто забывают. Ужинаем молча. Голод не любит раз говоров, но я, в силу уже выработав шейся привычки, наблюдаю за Семёном Григорьевичем. Он сидит, отвернувшись от печки, молча жуёт мясо, запивая ча ем. Как бережно старик держит в при горшне хлеб, дорожа каждой крошкой и подбирая её даже с пола. Маленькими кусочками он откусывает сахар, подолгу сосёт его. Когда ест ложкой кашу, то держит под нею ладонь левой руки, бо ясь обронить крупинку. Сумочки, в кото рых он хранит чай, муку, соль и другие продукты, завязаны крепко, на три узла. Это не скупость, а строгая береж ливость, воспитанная всей многотрудной жизнью. Старик так хорошо запомнил, какой ценой и какими лишениями пла тил в прошлом за фунт муки, за аршин дрянного ситца, что даже и теперь они для него кажутся драгоценными. Об этом ему всегда напоминают неразгибаю- щ аяся спина, больные ноги, скрюченные в суставах пальцы, шрамы на затылке от когтей медведя. В печке шалит огонь. Слышно, как старики дробят ножами кости и высасы вают ароматный мозг. Василий Нико лаевич уже дважды подогревал чай. Всю ночь бушевала непогода. Спали тревожно. В печке до утра не гаснул огонь. — Эко спите долго, поднимайтесь, бе да пришла, — слышится голос Семёна Григорьевича. Все вскакивают. Уже утро. Старик расстёгивает вход, пролазит боком внутрь и окидывает всех тревожным взглядом. — К нашему стаду чужие олени при шли, однако, на перевале люди пропада ют, — говорит он, бросая на «пол» ку ски чужих ремней, расшитых цветными лоскутами. — Кто-нибудь пришёл? —■ Нет. Видишь, от лямок куски оста лись? Когда человек замерзает, он не может развязать на олене ремни, режет ножом... Как так, ты много тайга хо дишь, догадаться не можешь! — упрекает он меня. — Кто же это может быть? — Однако, Лебедев,. Другой люди тут нет. У него работают олень Ироканского колхоза. Их метки я хорошо знаю... Искать Лебедев надо... Шибко скоро искать, погода худой... Однако вечером он был под перевалом , да не успел пе ревалить. Иначе его увидел бы промя тую дорогу, сюда пришёл. Догадка Семёна Григорьевича у всех вызывает тревогу. Реш аемся идти на пе ревал вдвоём с Василием Николаевичем. Н ельзя оставаться в неведении, не узнав, что случилось с людьми. А буран, как назло, разыгрался , грозит сорвать па латку и разметать наш лагерь. В такую погоду, если человек не успеет устро ить себе убежище, упустит момент и не добудет огня раньше, чем закоченеют руки, — он погибнет! Нужна чертовская сила воли, чтобы противостоять пурге, застигнувшей тебя в открытых горах, да ещё на перевале. Мы хорошо помним буран на Джугдырском хребте и знаем, как обезоруживает человека холод. Собираемся быстро. В котомки кла дём топоры, по горсти сухарей, куску мяса, котелок, аптечку, свёрток берёзо вой коры, меховые чулки. С нами идут Бойка и Кучум. Семён Григорьевич, присев на корточки, молча следит за сборами. — Где же нам искать их? — спраши ваю я. Старик смотрит на меня в упор, и я чувствую, что в нём происходит' какая- то борьба. — Пурга шибко большой, кругом ни чего не видно, блудить будете, пропадё те... Однако, я пойду с вами. — Что ты, Семён Григорьевич, не за блудимся, в крайнем случае, собаки вы ведут, а тебе куда по такому ветру. — Пойду, маленько дожидай, — ре шительно произносит он, выползая на ружу. Выходим следом за ним и пы таемся уговорить старика остаться. Но он настаивает на своём. — Ты как хочешь, а моя пойду, пе могу оставаться палатке, когда люди пропадают, — твердит он нервно, затал кивая в котомку маут1. — А его зачем берёшь? — Маут обязательно нужно. На пе ревале шибко ветер, все привязываться будем. Этого мы, конечно, предусмотреть не могли. На старике латаные штаны, сшитые из тонкой лосины ,' спущенные поверх ун тов и перевязанные внизу верёвочками. Всё та же старенькая дошка, теперь уже почти без шерсти, загрубевшая от по стоянной стужи. Она торчит коробом на спине, не сходится спереди и связывает ся длинными ремешками. Грудь, как всегда, открыта, шею перехватывает ста ренький шарф. — Ты так хочешь идти? Б ез тело грейки? — удивляюсь я. — Хорошо, мороз догоняй нету, — шутит старик, набрасывая на плечи ко томку. Пурга скоблит склоны гор, наметая длинные сугробы. Ничего не видно. Идём вслепую, придерживаясь уже по лузасыпанной борозды, промятой нами. Встречный ветер выворачивает из-под ног лыжи. Семён Григорьевич отстаёт. Сгорбившись, он подставляет поочерёд но стуже то одно, то другое плечо, при крывает лицо рукавицами, часто отвора чивается, чтобы перевести дух, и, на 1 М а у т — тонкий, длинный ремень для ловли оленей,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2