Сибирские огни, 1955, № 4
Геннадий пробуждается, тычет шта нину в воду между брёвен и тотчас за сыпает. Старики пьют чай. У каждого из них эмалированный чайник. Заваривают крепко, дочерна и пьют только свежий. Наледь пухнет и жидким тестом рас ползается по ущелью. — Я думаю, наше дело хорошо, — говорит Семён Григорьевич. — Вода близко, мясо варим, чай пьём, работа ни какой, всё равно что бурундук в норе, — и старик громко смеётся. Он за. свою долгую жизнь, вероятно, не раз отсижи вался у наледи, боролся с пургою и по падал в более сложную обстановку. Жизнь приучила старика ничему не удивляться. З а высокий хребет упало солнце. В печке шалит огонь, перебирая пламе нем сушник. Каждый погружён в свои думы. Скучно оттого, что ограничены движения, что мысли прикованы к этой проклятой наледи, оборвавшей наш путь. По ущелью разливается густой сумрак, окутывая обветшалые скалы седой дым кой. Одиноким огоньком загорелась на юге звезда. У нас у всех подавленное на строение. При взгляде на наледь, медлен но, но упорно ползущую по долине, ощу щаешь какую-то приниженность. Малень ким кажешься сам себе перед стихией. Если бы не случай на Алгычанском пике, мы, конечно, были бы давно в верховьях Маи. Для подразделений экспедиции, в тех условиях, в каких работаем мы, пожа луй, одна из трудных задач — добраться до места работы, не бросив груза и сохра нив бодрость духа у людей и работоспо собность у оленей. Природа обрушивает ся на разведчиков, нагромождая на их пути препятствия и строя «ловушки» вроде той, в которую попали мы. В ны нешнюю весну запоздала не только на ша группа. На южном участке ещё не добрались до своего района работ не сколько подразделений, и они, видимо-, так же, как и мы, претерпевают боль шие неприятности. Ночь прикрыла ущелье. Мы продол жаем бодрствовать. В печке потрескива ют дрова. Семён Григорьевич вдруг за тянул на одной жалобной ноте эвенкий скую песню: ему, видно, невмоготу томи тельное молчание, и он тянет свою пес ню долго, однообразно, перебирая вы сохшими губами непонятные нам слова. Кажется, что однозвучная песня доно сится из темноты и поют её обездолен ные скалы , ж алуясь на свою тяжкую судьбу, да старушка-тайга, общипанная буйными ветрами. Нет в этой песне ра достных, ласковых звуков, как нет их и в суровой природе, где она родилась. — О чём ты поёшь, Семён Григорье вич? — спросил я его. — Так раньше пели наши старики: что видят, что слышат, всё рассказыва ют в песнях. — Какие же слова в твоей песне? — Эка не знаешь? Эвенкийский пес- 10. «Сибирские огни» № 4 . ня постоянный слова нету, каждый раз новый. Что сердце чувствует, что глаз видит, что ухо слышит, — о том поёт. Вырвавшееся из трубы пламя на миг осветило настил и ярким отливом позо лотило снежницу. Укладываемся спать. Проводники располагаются возле печки, Василий Николаевич и Геннадий зары ваются между тюков, а я забираюсь в спальный мешок и, скорчившись между собаками и крайними брёвнами настила, пытаюсь, но не могу уснуть. На голову текут бледные лучи звёзд, их всё боль ше, они горят ярче, как бы торопятся воспользоваться темнотой до появления луны. Чёрные силуэты скал, похожие на древних старцев, склонились над нашей стоянкой. Всё сковано холодным дыха нием северной ночи. Тихо. Только на ледь бурчит, лениво переливаясь по ко лоднику, да в лесу рождаются глухие стоны, и тогда кажется, что кто-то бес шумно бродит возле настила. Я встал, подложил в печку дров. Ко мне подошла Бойка. — Что, собака, жаловаться пришла, скучно? Или непогоду чуешь? — спро сил я. Умное животное не отводит от меня покорного взгляда, жмётся, ластится. Поднялся и Кучум. Он ревниво оттолк нул Бойку, стал подсовывать морду под мою руку. Утром всех нас разбудил Семён Гри горьевич. — Наледь кончилась, олень сам сюда идёт. Мне ничего не видно, но слух улавли вает мелодичные звуки, просачивающие ся сквозь лес. Это бубенцы на оленях мирно перекликаются в утренней ти шине. Наледь действительно исчезла. Вода, где-то выше нашей стоянки, промыла проход и ушла в русло, оставив после себя нетолстую корку ноздреватого льда. Один за другим появляются олени. Се мён Григорьевич достаёт из своей потки замшевую сумочку, величиною с вареж ку, с прикреплёнными по краям когтя ми медведя, рыси и белохвостого орла на. Он трясёт ею в воздухе, и когти, ударяясь друг о друга, издают дребез жащий звук. Услышав его, животные бросаются к настилу, лезут наверх, вы тягивая свои черноглазые морды. Ста рик щепотками достаёт из сумочки соль, кладёт под губу каждому оленю и, улы баясь, что-то шёпотом рассказывает им на своём языке. Василий Николаевич возится у печ ки — готовит завтрак. Остальные берут ся за топоры, вырубают из-подо льда нарты, очищают полозья и укладывают груз. У всех одно желание: скорее бы вырваться из этой западни. Через два часа мы готовы продолжать путь. Семён Григорьевич по-хозяйски проверяет упряжки на своих оленях и грустным взглядом осматривает ущелье,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2