Сибирские огни, 1955, № 4
грузом, а затем и остальные. На просе ке лежит метровый снег, сыпучий, как песок. — У-юю... у-юю... — беспрерывно слышится крик Семёна Григорьевича. Вся тяжесть прокладки дороги ложит ся на переднюю пару оленей. Они по брюхо грузнут в снегу, продвигаются прыжками, сбивают друг друга, падают. Легче идут вторая и третья пары. Сзади беспрерывно слышится крик: — Стой... стой... Нарты то и дело переворачиваются на косогоре, цепляются за колодник, пни. Часто рвутся ремни. Идём всё медлен нее. Олени дышат тяжёло, падая, уже не встают без понуканий. Вечереет... Мороз сушит слегка раз мякший за день снег. От россыпей несёт застойной сыростью. Стайки синиц то ропливо летят в боковое ущелье, видно, на ночёвку. Мы на краю просеки. Впереди по льду ползёт кисельной гущей снежница. Семён Григорьевич устало склонился на посох, а зоркие глаза пытливо обшари вают ущелье. — Сколько ни стой, а наледь назад не пойдёт, — говорит он и начинает тор мошить оленей, которые вповалку лежат на снегу. При взгляде на животных сжимается сердце. Не верится, что они ещё способ ны продолжать путь. Устали и люди, но задерживаться нельзя, наледь упорно поднимается, к тому же поблизости нет корма для оленей и палатку поставить негде. Благоразумие берёт верх. Мы покидаем ельник. «Что ждёт нас за первым поворотом? Где кончается наледь? Будет ли у нас сегодня ночёвка?» — Эти мысли беспоко ят меня. Мы должны идти вперёд, на встречу препятствиям, ибо с каждым днём их будет всё больше и больше. Лю бой ценою нужно добраться до района работ. Олени, низко опустив головы, осто рожно шлёпают ногами по холодной во де. Скрипят размокшие лямки, шуршат полозья, разгребая густую снежницу. Нарты кренятся, ныряют в ямы, как лод ка в волнах. Вода захлёстывает груз, за тягивает ледяной коркой ящики, тюки. Идём очень медленно и тяжело. Луна за паздывает, в ущелье темно. Ни гор, ни берегов не видно, будто всё провалилось и осталась только почерневшая наледь. Олени всё чаще останавливаются пе редохнуть, но проводники энергичными криками напоминают уставшим живот ным об опасности, и те покорно тянут нарты дальше. У меня промокли унты, Ноги мёрзнут, нет сил терпеть, а конца пути не видно. Встречный ветер обжи гает лицо, и чудится, — он несётся от далёких гор, куда устремлены наши же лания. Слева посветлело. Между расступив шимися отрогами обозначилась долина, затемнённая снизу лесом. Тут-то и за кончилась наледь, вытекавшая из боко вой долины. Мы выезжаем на сухой лёд, радуем ся, — теперь, кажется, можно отдохнуть и восстановить свои силы. Обоз останав ливается на краю леса, в русле реки. Час ночи. Распряжённые олени не идут кормить ся, ложатся. Семён Григорьевич ласко вым голосом поднимает их и угоняет в темноту. Мы разжигаем костёр, утапты ваем снег, ставим палатки. Хочется ско рее выпить чашку чая, забраться в спальный мешок и уснуть. Василий Николаевич ещё долго хло почет по хозяйству. Он сделал подстил ку собакам, настрогал щепок, чтобы ут ром разжечь печь. Какие-то неясные звуки доносятся из палатки проводни ков. Но скоро всё стихает. Меня разбудил вой Бойки. И тотчас раздался голос Василия Николаевича. — Поднимайтесь, вода!.. Выскакиваем. Геннадий зажигает свечку. Снег в палатке потемнел. Под печкой течёт вода. Одеваемся, свёртыва ем постели, собираем вещи. Василий Ни колаевич уже рубит лес. — Нарты пропадай! — кричит Семён Григорьевич, и слышно, как он шлёпает ногами по размокшему снегу. За горами сочится рассвет. Густая на ледь, прорвавшаяся по Купуринскому ущелью, грозной лавой ползёт через л а герь, заливая правым крылом боковое ущелье и отрезая нам путь к береговым возвышенностям. Олени остались где-то на противоположном берегу. Привязан ные к кустам собаки визжат, взывая о помощи. Геннадий держит в руках бата реи от рации, не зная, куда их поло жить — кругом вода. Семён Григорье вич беспомощно хлопочет возле груза, пытаясь развязать заледеневшие узлы верёвок. Мы с Лихановым бросаемся на по мощь Василию Николаевичу. Делаем на стил на четырёх пнях и сообща перета скиваем на него палатки, постели, собак. Нужно немедленно спасать груз, иначе образовавшийся возле нарт затор про рвётся и унесёт их. Но вода уже так под нялась, что заливает сапоги. Ноги коче неют. Семён Григорьевич, весь мокрый, лежит на палатке, завернувшись в оленью шкуру... Уже день. Всех нас приютил настил. На верёвке, протянутой над нами, висят мокрые постели, портянки, одежда. Груз свален горой. Василий Николаевич по мешивает варево в котле, отбрасывая в воду накипь. Геннадий сушится. Он си дит в трусах, вытянув к печке руки с мокрыми штанами. Его голова беспомощ но клонится на грудь, штаны начинают тлеть, но руки, словно закоченевшие, продолжают держать их возле печки. — Горишь!.. — кричит Василий Ни колаевич.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2