Сибирские огни, 1955, № 4
Рассказчик смочил горло холодным чаем, поправил под собою дошку, свёр нутую комом, и заговорил медленно и ещё более грустно. Он рассказывал, что на другой год по тайге прошёл страш ный мор. Это было немного раньше восьмидесятых годов прошлого столе тия. У чумов валялись трупы оленей, по гибли звери и птицы. Леса на огромном пространстве оказались опустошёнными. Эвенки бежали с насиженных мест в да лёкие соседние районы. В пути падали последние олени, терялись люди, жире ли собаки, вороньё. Трифоновы уходили за Становой. От стариков они слышали, что за хребтом есть река Эникан1, бога тая рыбой, зверем. Нужно было перева лить большие горы. Но где найти, пере вал? Везде проходы завалены россыпя ми, сдавлены скалами и крепко заплете ны стлаником. Шли наугад, питались травой, корнями. Отец заболел и остал ся на реке Мулам, где пал последний олень. Семья ушла, не дождавшись раз вязки. Старику оставили последний ку сок самула2, половину сыромятной узды от павшего оленя да на три дня запасли дров для костра. Не оставила хозяина и старая собака. Что случилось с ними — никто не узнал. На второй день на по ляне, где бросили отца, уже не дымился костёр. Не догнала семью и собака. Уликиткан с матерью и сестрой, после долгих поисков прохода, всё же вышли з а хребет... — Тогда только я и перевалил Ста новой, это было шибко давно, — продол жал рассказывать Семён Григорьевич, напрягая свою память. ■— Когда мы вы шли за хребет, в это время сохатый те рял жир3, там нашли много мангесун4, хорошо кушали, только это и помню, а где лежит перевал — совсем забыл. Не думал остаться живым, смерть так дер ж ала меня, — и он, растопырив руки, словно коршун крылья, впился костля выми пальцами в свои сухие бока. — Так крепко! Она хотела меня кончать, а я не хотел, ходил дальше. Спустились к Эникану — увидели след кабарги, сдела ли там каменный балаган и начали опять жить... Старик заметно уставал. Голос ето всё чаще обрывался, а раздумье было более глубоким. Но, передохнув, Семён Гри горьевич снова начинал рассказ о том, что горе, перенесённое эвенкийской семьёй через Становой, ещё долго про должало жить с ней в каменном балага не. Не было оленей, одежды, припасов, даже куска ремня, из которого можно было бы сделать тетиву для лука-само стрела. И всё же тринадцатилетний Уликиткан не сдался. Началась длитель- 1 Э н и к а н —мать, так назы вал ась у овен- ков тогда Зея. 2 С а м у л — сухая кровь . 3 Сохатый т ер я е т жир во второй половине сентября в период гона. 4 М а н г е с у н — лук. ная борьба за жизнь, за кусок мяса и шкуру. В лесу появились кабарожьи ло вушки, пасти1 на зайцев. В реке семья добывала рыбу. Но Уликиткан был ещё слишком молод, чтобы противостоять нужде. Не выдержал. Трифоновы ушли в батраки к кулаку Сафронову, занимав шему тогда своим трёхтысячным стадом оленей верховья Маи с её притоками: Чайдах, Кукур и Кунь-Маньё. —Стадо пасли на Большом Чайда- хе, — продолжал старик после очеред ной паузы. —• Однажды я нашёл след, долго смотрел и думал: это какой люди тут ходи? Раньше такой след не видел? Мать сказала: «Тут лючи был, его носит такой большой олочи2, тяжёлый, как зимняя котомка». Через день лючи при шёл в наш чум с проводником. Он золо то искал. «Ты что так смотришь на ме ня?» — спросил он. «Моя раньше лючи не видал». «Понравился?» «Нет, — го ворю. — Твоё лицо совсем другое, узкое, всё равно что у лисы, нос острый, — од нако шибко мёрзнет зимой, а глаза круглые, как у филина. Ты должно, пло хо днём видишь. Твоя люди некраси вый». — Лючи смеялся. Он хороший был человек. Его палатка долго стояла рядом с нашим чумом. Он говорил мне, что да леко внизу по З ее есть большой стойби ще, там люди золото копают, шибко звал меня туда. Да как ходить без своих оле ней. Бедняку и хорошая тропа — хуже болота... — Три года пасли оленей. Стадо раз рослось, работы было много. Но скоро умерла мать. Тогда говорили, что пропа дает только тело, а душа кочует в дру гой мир и там ждёт. Когда тела не ста нет, она вернётся на землю и поселится в бальдымакту3. По тогдашнему обычаю покойника лабазили или клали в долб лёное корыто и поднимали высоко на де ревья. Люди не должны были оставаться жить в таких местах, нельзя было сво им присутствием беспокоить покойника. Мы с сестрой собрали оленей и ушли со стадом на Кукур, к хозяину Сафронову. «Я больше работать не могу, нас оста лось двое, стадо большое, силы не хва тает, давай расчёт», — сказал я. «Какой тебе расчёт? Будем стадо считать, потом посмотрим, кто кому должен». Считали. Он говорит: «Тебе за работу надо отдать тридцать оленей. Верно?» «Верно». «Ты потерял моих пятьдесят, верни двадцать или отработай». «Как так, стадо наполо вину больше стало, почему обманыва ешь?» «Не могу считать молодой олень, так мы не договорились». Долго спорили, напрасно пальмой4 воду рубили. Волк от голоду воет, а ку 1 П а с т ь — ловуш ка из бревён. 2 О л о ч и — лёгкая летняя обувь из лоси ны. 3 Б а л ь д ы м а к т а — новорождённый 4 П а л ь м а — длинный нож с метровой деревянной ручкой, заменяющий тогюр.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2